|
Затем последовали вопросы М. и мои ответы. На "крик души": "Ну скажите, что мне делать?" - я после долгой паузы: сказала, что она сама знает, что нужно делать... В ответ я услышала возмущенно-протестующее: "Но это же невозможно! Я же не могу!.." "Не хочу..." - поправила я. Мы вполне понимали друг друга, хотя постороннему слушателю было бы непонятно, что речь идет о том, чтобы изменить отношение М. к своей соседке. Протест постепенно сменился желанием слушать и понять. Диалогичность общения связана с внутренним диалогом собеседника. Эта связь диалогов внутреннего и внешнего раскрыта М.М. Бахтиным в его работе о творчестве Ф.М. Достоевского. Так, во внутреннем диалоге Ивана Карамазова звучат противоположные голоса Алеши и Смердякова; осуждающий голос Гани и оправдывающий - Мышкина противоборствуют в душе Настасьи Филипповны; Порфирий говорит Раскольни-кову голосом его совести, не обличая его явно. В нашем диалоге с М. я явно старалась помочь ей осознать нравственный конфликт, в котором она находится: только осознав его, она может совершить нравственный выбор. Моя задача - выразить и подтвердить голос совести. Он заглушен собственнической, потребительской доминантой, на стороне которой - голос случайного посетителя, посоветовавшего отравить соседку. Этот голос поддерживает враждебное отношение М. к ней. Голос этот навязчив, вопреки сознательному неприятию его, он отвечает насущной потребности, вступая в конфликт с совестью. Внутренняя раздвоенность М. (здесь полная аналогия " расколотости" Раскольникова) - источник ее душевных мучений, чувства безнадежности, безысходности. Желание смерти соседке ради перспективы жизни в отдельной квартире сопряжено с мыслями о самоубийстве. И в сущности, жизнь М. является таким самоубийством: отравляя жизнь другому человеку, она отравляет жизнь себе и своим близким. Она не живет настоящим, а лишь стремится к будущему, и ее вещные цели не могут дать радости и полноты жизни. Мебель, квартира, деньги из средств жизни превратились для нее в цель, которая побуждает идти на любые средства достижения и подтверждает их правомерность. С такой интерпретацией нравственного конфликта я беседовала с М. Поскольку я видела свою задачу не в том, чтобы убедить М. в неправильности ее жизненной позиции и поведения, а в том, чтобы помочь ей осознать причину ее состояния, я и в беседе придерживалась принципа "вненаходимости" - эмоциональной нейтральности, тона спокойного разъяснения с намеками-подсказками, безразличия к ее эмоциональным "взрывам" и "нажимам". "Смотрите сами" - такова была тональность моих слов. Но эта позиция вненаходимости сосуществовала с уже установившимся глубоким контактом с М. В результате нашей беседы М. осознала: ее мучает совесть оттого, что она желает смерти своей соседке. Но она по-прежнему не верила в возможность изменить свое отношение к ней. — 112 —
|