|
Обе стороны внимания, противоположные по своей направленности, внутренне неразрывно связаны и предполагают друг друга (хотя достижение этого единства нелегко и может быть понято лишь опытным путем). Сопереживание человеку помогает проявиться его подлинному лицу, а это открывает иной уровень общения, основанный на вере в человека. Эта вера возникает вопреки очевидности, которая может быть удручающей. Именно она создает атмосферу доброжелательности и принятия человека при неприятии его наличного состояния. Так, сопереживание способствует вненаходимости, которая, в свою очередь, помогает сопереживанию, "обезвреживая" его и переводя на духовный уровень. Эта двойственная установка внимания: на слияние с собеседником и вненаходимость - является условием внутреннего равновесия психолога. Она позволяет не поддаваться стремлению собеседника втянуть консультанта в свое состояние и добиться подтверждения правильности своей позиции, помогает избежать разного рода обвинений (типа "вам легко говорить") и т.п. Эта установка позволяет быть объективным, не отождествляться с наличным "Я" собеседника и в то же время, сочувствуя человеку, не терять с ним внутренней связи. Сочувствие к М. у меня возникло не по поводу ее наличных нужд, связанных с желанием смерти соседке. Это было сострадание к человеку, который не живет, а мучается: ведь убивая своим поведением тяжко больного человека, она убивает жизнь в самой себе. "Приняв" М. такой, какая она есть, - в ее наличном "Я", можно лишь утвердить правомерность ее поведения, закрепить безысходность состояния. Отношение к другому как к самому себе - норма диалога. Но в ситуации с М. наши позиции не равны: я осознаю то, что закрыто пока для ее сознания, и могу помочь ей изменить понимание жизненной ситуации. Но сделать свой нравственный выбор может лишь сама М. Первый этап нашего диалога с М. был не просто ее "выгова-риванием" и моим вниманием: это был процесс установления отношений. К концу ее рассказа эти отношения достигли такой интенсивности, что их трудно было бы прервать какими-либо внешними помехами или важными сообщениями. По ходу рассказа М. ее состояние менялось от напряженно-раздраженного до радостно-приподнятого. Между нами уже совершался диалог: я не просто молчала, а высказывала свое отношение к тому, что слышала, выражением сочувствия, огорчения, озабоченности, сострадания к бедственному состоянию души, мятущейся в неосознаваемом нравственном конфликте. Мои реплики были обращены поверх ее наличного "Я" к духовному "Я". И вопреки удручающей очевидности, этот контакт с подлинным "Я" давал нам обеим радость общения. И хотя сама М. не осознавала этого, она переживала душевный подъем, близкий к радости (а ведь радоваться, казалось бы, ей нечему), хотела продолжать беседу, робко надеялась на возможность выхода из своего жизненного тупика. Я тоже испытывала радость общения (хотя, казалось бы, мне радоваться нечему), симпатию к М. (вопреки антипатии к ее поведению), веру в то, что она выйдет из душевного кризиса. Во время этого внешне одностороннего диалога мы достигли состояния внутреннего контакта. — 111 —
|