Разноцветные белые вороны

А когда приходит папа, вы громко, чтобы Петя слышал, рассказываете о Петиной неслыханной щед­рости, о том, какой подвиг он сегодня совершил, поделившись с Машей шоколадкой.

Кстати, о сердитом лице. Это еще один пример маски. Маски, подчеркивающей и утрирующей эмо­цию. Мы считаем, что это полезно по многим причи­нам и, в частности, потому, что дети, особенно маленькие, сильнее реагируют на зрительный ряд, чем на звуковой.

Однако, показывая рассерженность или обиду, не стоит всерьез сердиться или обижаться на ребенка. Ведь он вам не ровня и никогда, даже в шестьдесят лет, ровней не станет, потому что вы кормили его с ложки и вытирали ему попку. Родители (особенно молодые) нередко впадают в эту ошибку: обижаются на пятилетних детей как на взрослых, копят свои обиды. Матери плачут, отцы негодуют. За 10 — 15 лет у них накапливается такой пухлый счет обид и претензий, что сын или дочь превращаются в вечных должников своих родителей.

Как будто вы не подарили ребенку жизнь, а выдали ему непрошенный кредит, да еще под большие про­центы, да еще с угрозой долговой тюрьмы за непога­шение!

Лилипут в строне Гулливеров

Мишу К. мы не забудем никогда. Этого пятилетнего мальчика, будто наследного принца, окружала толпа придворных: бабушка, дедушка и двоюродная бабушка (сестра дедушки). Они предупреждали каждое его движение, каждый шаг, каждый помысел. Как и по­ложено верным царедворцам, они его обожали. Могли без умолку, перебивая друг друга, говорить о Мишиной уникальности, цитировать его высказывания, вспоми­нать самые незначительные эпизоды, которые в их устах приобретали звучание былинных подвигов. В общем, они наслаждались этим ребенком, вдыхали его как аромат розы. Далее читатель почти механически дорисовывает банальную картину. Все понятно, обыч­ная история, избаловали мальчишку, и теперь малень­кий тиран ими помыкает.

Но в том-то и дело, что Миша не был тираном! Ни тираном, ни рабом, потому что у раба есть стремление к свободе. Он вообще никем не был. Первое время мы ломали голову: какой все-таки характер у этого мальчика? Что он любит? Что его раздражает? Что вызывает интерес, а что — жалость? Кто он? Мы терялись в догадках, пока не поняли одну печальную (чтобы не сказать страшную) вещь: перед нами был не раб, а кукла. Поэтому мы и не могли ответить на вопрос: «кто он?» Ведь кукла — это не «кто», а «что». Нам так хотелось, чтобы он хоть разок покапризни­чал, похулиганил — короче, пусть негативно, но про­явил свою волю. Увы, Миша был идеально послушен. Скажешь «иди» — идет. Скажешь «садись» — садится. А не скажешь — так и будет стоять столбом.