За Маркса

[110] Термин «классовый гуманизм» мы понимаем здесь в том смысле, в котором Ленин говорил, что Октябрьская социалистическая революция передала власть в руки трудящихся, рабочих и крестьянской бедноты, что она обеспечила для них такие условия жизни, деятельности и развития, которых они не знали раньше: демократия для трудящихся, диктатура для угнетателей. Мы не понимаем термин «классовый гуманизм» в том заимствованном из ранних работ Маркса смысле, согласно которому пролетариат в своем «отчуждении» представляет саму человеческую сущность, «осуществление» которой должна обеспечить революция: эта «религиозная» концепция пролетариата (как «всеобщего класса», являющегося всеобщим потому, что он — «утрата человечности, восстающая против своей собственной утраты») была подхвачена молодым Лукачем в его книге «История и классовое сознание».

[111] Эта замечательная формулировка — ключ к философии молодого Маркса.

[112] Это совпадение появления Фейербаха на философской сцене со временем теоретического кризиса, в который история ввергла молодых немецких радикалов, объясняет тот энтузиазм, с которым они встретили «Предварительные тезисы к реформе философии», «Сущность христианства» и «Основные положения философии будущего». Философия Фейербаха действительно представляет собой теоретическое решение теоретического кризиса молодых интеллектуалов. Его гуманизм отчуждения и в самом деле предоставил в их распоряжение теоретические понятия, позволившие им помыслить отчуждение человеческой сущности в качестве необходимого момента ее осуществления, а неразумие (иррациональную действительность государства) — в качестве необходимого момента осуществления разума (идеи государства). Он, таким образом, позволил им помыслить то, что в противном случае они были бы вынуждены переживать как саму иррациональность: необходимую связь между разумом и неразумием. Разумеется, это отношение остается в пределах философской антропологии, которая его обосновывает, но с одной теоретической оговоркой: понятие человека, без которого нельзя помыслить историческое отношение между историческим разумом и историческим неразумием, подвергается преобразованию. Человек уже не определяется посредством разума и свободы: он в самой своей сущности становится «коммунитарным», становится конкретной интерсубъективностью, любовью, братством, «родовым существом».

[113] Вся теория «овеществления», ставшая сегодня модной, основана на проецировании теории отчуждения, содержащейся в ранних работах Маркса, в частности в «Экономическо — философских рукописях 1844 г.», на теорию «фетишизма» «Капитала». В «Рукописях 1844 г.» объективация человеческой сущности утверждается в качестве необходимого предварительного условия реапроприации человеком человеческой сущности. В течение всего процесса объективации человек существует только в форме объективности, в которой он встречается со своей собственной сущностью, скрытой под покровом видимости некой чуждой, нечеловеческой сущности. Эта «объективация» не названа «овеществлением», но о ней говорится как о бесчеловечной. Бесчеловечность представлена не посредством преимущественной модели «вещи», но с помощью модели животного состояния (или даже состояния, стоящего ниже животного: человек, лишенный даже самых элементарных животных отношений с природой), или же с помощью моделей всесилия и завороженности, трансценденции (Бог, государство) и денег, которые поняты как «вещь». В «Капитале» единственное общественное отношение, которое предстает в форме вещи (вот этого кусочка металла), — это деньги. Но понимание денег в качестве вещи (т. е. смешение стоимости денег с их потребительной стоимостью) не соответствует действительности этой «вещи»: человек, находящийся в прямом отношении с деньгами, сталкивается отнюдь не с голым существованием простой «вещи», но с властью (или с ее отсутствием) над вещами и людьми. Идеология овеществления, повсюду в человеческих отношениях видящая «вещи», в категории «вещи» (которая является абсолютно чуждой Марксу) смешивает все общественные отношения, помысленные согласно модели идеологии денег как вещи.