За Маркса

[106] Этот миф истока иллюстрирует «буржуазная» теория общественного договора, которая у Локка, например, дает определение экономической деятельности в природном состоянии, предшествующей (неважно, фактически или в принципе) своим юридическим и политическим условиям существования!

[107] Наиболее удачное доказательство неизменности структуры с доминантой в мнимой циркулярности обусловливания Маркс дает нам во «Введении», анализируя тождество производства, потребления и распределения в процессе обмена. Вот пассаж, способный вызвать у читателя гегелевское головокружение: «…для гегельянца нет ничего проще, как отождествить производство и потребление» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 720), но такое понимание было бы совершенно ошибочным. «Результат, к которому мы пришли, заключается не в том, что производство, распределение, обмен и потребление идентичны, а в том, что все они образуют собой части целого, различия внутри единства», в котором именно производство в его специфическом отличии является определяющим. «Определенное производство обусловливает, таким образом, определенное потребление, распределение, обмен и определенные отношения этих различных моментов друг к другу. Конечно, и производство в его односторонней форме определяется, со своей стороны, другими моментами» (там же, с. 725–726).

[108] Не я дал жизнь этому понятию. Как я уже указывал, я заимствовал его у двух уже существующих дисциплин: лингвистики и психоанализа. В них оно обладает объективной диалектической «коннотацией», которая — в особенности в психоанализе — в формальном отношении достаточно сходна с содержанием, которое оно здесь обозначает, так что это заимствование не является произвольным. Для того чтобы обозначить новое уточнение, всегда необходимо новое слово. Разумеется, можно создать неологизм. Но можно и «импортировать» (как выражался Кант) достаточно сходное понятие, так что его одомашнивание (Кант) оказывается легким. Такое «породнение», кроме того, могло бы позволить нам приблизиться к реальности психоанализа.

[109] Пусть те, кого отталкивает это абстрактное определение, примут во внимание, что оно не выражает ничего иного, кроме сущности диалектики, действующей в конкретной марксистской мысли и в конкретном марксистском действии. Пусть те, кого удивит это необычное определение, примут во внимание, что оно касается понимания именно того «становления», «рождения и смерти» явлений, с которым долгая традиция связывала слово «диалектика». Пусть те, кого это определение (которое не сохраняет в качестве существенного ни одного гегелевского понятия, ни негативности, ни отрицания, ни раскола, ни отрицания отрицания, ни отчуждения, ни «снятия») приведет в замешательство, примут во внимание, что потеря неадекватного понятия — всегда приобретение, если понятие, которое приобретают взамен старого, более адекватно реальной практике. Пусть те, кто находится во власти простоты гегелевской «матрицы», примут во внимание, что в «определенных обстоятельствах» (которые, по правде говоря, являются исключительными) материальная диалектика действительно может в чрезвычайно ограниченной области принимать «гегелевскую» форму, но именно потому, что такая ситуация является исключением, следует рассматривать в качестве всеобщей не саму эту форму, т. е. исключение, но ее условия. Мыслить эти условия значит мыслить возможность их собственных «исключений». Таким образом, марксистская диалектика позволяет помыслить то, что было «крестом» диалектики гегелевской: например, отсутствие развития, стагнацию «обществ, лишенных истории», идет ли речь об обществах первобытных или же о каких — то других; например, феномен реальных «пережитков» и т. д.