|
38 Там же, стр. 14. 39 Гегель, Соч., т. IV, стр. 131. ных классификаций совокупности исследуемых объектов на основе выделенных свойств; 3) нахождение гаконов сначала в опыте, а затем в эксперименте, где разум <производит опыты над законом> 40, ищет чистые условия закона и, наконец, строит некоторое объяснение, выделяя основание действия закона - силу, какую-то вещественную субстанцию. Нетрудно заметить, что Гегель принимает сложившийся К началу XIX в. эмпиристский образ науки. Он вполне солидарен с той трактовкой структуры научного знания, которая опиралась на успехи экспериментального, эмпирического естествознания. Дело отнюдь не в том, что спекулятивная натурфилософия отвергала или не считалась с достижениями эмпирического естествознания. Гегель прекрасно осведомлен о наиболее значительных работах в различных отраслях естественных наук, ссылается на большой круг естественников своего времени или полемизирует о ними. Так, в <Философии природы> он ссылается на работы 36 физиков, 17 химиков, 30 биологов или цитирует их. По всем <науковедческим> канонам натурфилософия Гегеля базируется на серьезном знании источников и чужда романтическому неприятию естествознания. Сам Гегель неоднократно подчеркивал, что философия, будучи спекулятивным знанием, отнюдь не отвергает, а сохраняет формы мысли, законы и эмпирические достижения естественных наук, правда, он добавляет, что философия <вместе с тем развивает их дальше и преобразовывает их с помощью новых категорий> 41. Эта позиция отчетливо выражена в его словах о том, что <философия природы подхватывает материал, изготовленный физикой на основании опыта, в том пункте, до которого довела его физика>42. Особенность естественных, или, как говорит Гегель, конечных, наук заключается в стремлении редуцировать явления к некоторым гипотезам, критерием подтверждения которых является опыт. Подчеркивая эмпирический характер знания в естественных науках, Гегель вместе с тем весьма негативно относится к их познавательным возможностям. По его мнению, объяснение в естественных науках, связанное с поисками законов и оснований явлений, всегда тавтологично, кружится в череде рефлективных определений, объясняя одно через другое. Рассудок, который всегда остается в сфере конечного опосредствования, прибегает к объяснению, которое <не только ничего не объясняет, но отличается такой ясностью, что, собираясь сказать что-нибудь отличное от уже сказанного, он скорее ничего не высказывает, а лишь повторяет то же самое> 43. С такой интерпретацией объяснения, как тавтологии, связана его критика использования в физике и химии понятия силы, развернутая и в <Философии природы>. — 578 —
|