Но посмотрим на эпиграф заметки. Конечно, кто-то скажет, что академик сказал это в сердцах. Однако сказал он это 8 апреля 2000 года по государственному телевидению России (программа «Боярский двор»). Но с другой стороны, сказал это опять-таки добровольно, не из-под палки. Впрочем, может быть, и неплохо сказал. Ведь, если вдуматься, то это абсолютный гимн свободе, так как все подлежит правке, а значит, и реформированию. Но не будем торопиться. Как говорится, поспешишь — людей насмешишь. Во-первых, в мире есть и устойчиво действуют причинно-следственные связи; во-вторых, если все несправедливо, то все напрасно или попусту; в-третьих, если абсолютно все несправедливо, то и слова академика попадают автоматически в это самое все, а значит, наш ученый все-таки сильно напутал. Но с другой стороны, если все справедливо, то и слова уважаемого мэтра тоже попадают в этот же круг, а значит, опять-таки справедливы. Если же посчитать, что в мире не все справедливо, то получится, что Бог в какой-то части своего создания не волен, а значит, и не Бог по отношению к ней вовсе. Но тогда получается, что эта часть мира уже и не Божья. Но возможно ли такое в принципе? Вряд ли, ведь тогда исчезает само понятие Всемогущего. В результате получается, как ни крути, что все в мире абсолютно справедливо, а презрение к свободе суть признак божественности.
8 апреля 2000 года Санкт-Петербург ПОЧЕМУ ТЕЗИС «ВЛАСТЬ ПРЕДЕРЖАЩИЕ ПРОЩАЮТ ДАЖЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО, НО НЕ ПРОЩАЮТ ТОЛЬКО НЕЗАВИСИМОСТИ МЫСЛИ» ЯВЛЯЕТСЯ ПРАВДОЙ?
Самое дорогое у человека — это его представление о мире и о своей роли в нем. На первый взгляд вопрос, вынесенный в заголовок заметки, кажется излишне категоричным, ведь независимость мысли существует как бы сама по себе и вряд ли нуждается в своей защите. Впрочем, это так с позиции внешнего (поверхностного) восприятия. Наоборот, если зайти, как говорится, изнутри, то картина радикально меняется. Но сначала разберемся с тем, что есть независимость мысли. Представляется, что независимость мысли — это, прежде всего ее несхожесть с другими в своей основе. Скажем, правда и ложь могут быть внешне похожи, но по существу они обязательно различны: если правда точно соответствует чему-либо, то уже ложь точно не соответствует ничему, кроме самой себя. Поэтому действительная независимость мысли в ее несхожести с другими в своей основе. Ну и что же из этого следует? — спросит кто-то. А из этого следует то, что у нас получается некое противоречие, состоящее, в свою очередь, в отсутствии ясности в вопросе о том, что же так претит власть предержащим в характере чужой мысли. И вообще, что конкретно может вызывать такое радикальное неприятие? Казалось бы: ну думает себе кто-то иначе, так и бог с ним. Оказывается, что иначе не так безобидно. Ведь в таком случае властители уже вроде бы и не властители в полном смысле слова. Иначе выражаясь, властитель в таком случае осознает, что его просто терпят, скажем, как юродивого. Но тогда, это уже и не властвование, а только одна видимость его. Кроме того, запретить можно многое, но только не характер мышления. Последнее зависит только само от себя. Теперь представим себе, что подчиненные думают иначе, чем их начальство. В таком случае начальство автоматически оказывается в состоянии изгоя. Ведь ему даже никто не завидует. Наоборот, оно ощущает уже свою абсолютную неполноценность. Но ведь это уже прямо-таки безысходность получается какая-то? Правильно, именно так. — 223 —
|