|
По этой же причине любая мысль, достойная назваться мыслью, предполагает скромность. Скромность в мыслях противостоит тщеславию, которое не мыслит, а верит в себя. Мне скажут, что такая скромность недолговечна. Но и мысль скоротечна. Отсюда такое обилие горделивых учений. Скромность как раз мыслит: она во всем сомневается, в том числе в себе самой. Как это по-человечески… А может, это всего-навсего особенно хитрая маска гордыни? Впрочем, для начала попробуем дать ей определение. «Скромность есть неудовольствие, возникшее вследствие того, что человек созерцает свою неспособность или бессилие», – утверждает Спиноза («Этика», III, «Определение аффектов», 26). Подобная скромность не столько добродетель, сколько состояние – аффект, то есть состояние души, как говорит Спиноза. Если человек осознает собственное бессилие, то его душа «впадает в уныние». Нам всем это хорошо известно, и вряд ли разумно представлять это наше свойство как силу. Но, по мнению Спинозы, добродетель может быть только силой, то есть душевной силой, и к тому всегда радостной! Следовательно, скромность – не добродетель, и мудрецу она без надобности. Впрочем, не исключено, что здесь все дело в словоупотреблении. И не только потому, что для Спинозы скромность, даже не будучи добродетелью, все-таки скорее полезна, чем предосудительна (она может помочь скромному человеку наконец-то начать жить под руководством разума, и пророки не зря рекомендовали быть скромными). Но также и потому, что Спиноза рассматривает еще один аффект – на сей раз положительный, – который как раз и соответствует нашей добродетельной скромности: «Предполагая, что человек представляет свое бессилие вследствие того, что познает что-либо могущественнее самого себя, познанием чего он определяет свою способность к действию, мы представляем себе этим только то, что человек познает самого себя отчетливо, а это увеличивает его способность к действию» («Этика», IV, 53). Спиноза называет это качество приниженностью, но мы видим, что это – самая настоящая добродетель, потому что она придает душе силы лучше познать себя (свойство, обратное скромности, есть гордыня, а гордыня всегда невежественна), одновременно познавая нечто такое, что ее превосходит. Поэтому, сознавая все трудности перевода, остережемся смешивать скромность с тем, что Аристотель называл micropsychia и что скорее соответствует таким понятиям, как приниженность и мелкость. О чем тут идет речь? Вспомним, что, по Аристотелю, всякая добродетель есть вершина между двумя безднами. Так обстоит с величием души или великодушием: тот, кто удаляется от вершины в сторону чрезмерности, впадает в тщеславие; тот, кто отходит в сторону недостаточности, впадает в приниженность. Быть приниженным значит лишать себя того, чего ты достоин, недооценивать собственное значение и из-за неверия в себя не предпринимать ни одного важного дела. Такую мелкость Спиноза называет «самоуничижением», отличая его от скромности. «Самоуничижение состоит в том, что ставят себя вследствие неудовольствия ниже, чем следует» («Этика», III, «Определение аффектов», 29). Бесспорно, подобное самоуничижение может зародиться из скромности, и именно в этом случае скромность оборачивается пороком. Но здесь нет никакого фатализма: можно печалиться из-за своего бессилия, но не впадая в отчаяние, напротив, в самой этой печали находить источник новой силы для продолжения борьбы – я называю такую скромность добродетельной. Мне скажут, что это выходит за рамки учения Спинозы. Не знаю, не уверен. Но даже если и так, мне это безразлично. Тому, что печаль иногда может оборачиваться силой и мобилизовывать нас на активные действия, учит весь наш опыт, а опыт важнее любых философских учений. Есть храбрость отчаяния, а есть храбрость скромности. Впрочем, это не вопрос выбора. Лучше подлинная печаль, чем фальшивая радость. — 91 —
|