|
«Устав от времени и его бесконечности, – говорит Кьеркегор, – юморист в один прыжок вырывается из него и с юмористическим облегчением констатирует, что пришел к абсурду». Однако Кьеркегор видел в юморе не столько истину, сколько ее «фальсификацию», благодаря чему, по его мнению, юмор и способен исполнять свою главную функцию – от этики вести к религиозному чувству, являя собой «последнюю стадию внутреннего существования перед верой». Разумеется, я в это не верю. Если юмор подвергает сомнению серьезность этики, показывает ее относительность, подозревает ее в разных нехороших вещах и хохочет над ее тщеславием и претенциозностью, то с таким же успехом он оспаривает и серьезность эстета (сноба или дамского угодника), и серьезность религиозного человека. Смеяться над этикой во имя более высокого смысла (например, над этикой во имя веры) – это уже не юмор, а ирония. Юмор скорее станет смеяться над этикой (или эстетикой, или религией) во имя низшего смысла, следовательно (в перспективе), во имя нонсенса или попросту правды. Вот еще пример, принадлежащий Пьеру Депрожу: «Господь сказал: “Возлюби ближнего своего как самого себя”. Лично я предпочитаю себя, но, разумеется, никому не навязываю свою точку зрения». Или еще одна шутка от Вуди Аллена: «Меня постоянно преследует идея смерти, и я очень много над ней думаю. Я задаю себе вопрос: существует ли загробная жизнь, а если да, то можно ли там разменять бумажку в 20 долларов?» Не бывает забавных истин, вот почему нас так часто забавляет нонсенс: никакой смысл не является истиной, если мы сами не наполним его серьезным содержанием. Юмор вовсе не уничтожает смысл (потому что нельзя всю жизнь смеяться, потому что для смеха необходимо, чтобы смысл оставался смыслом), он лишь показывает его относительность и уязвимость; он освобождает нас (потому что смеяться можно над чем угодно) от серьезности смысла, не перечеркивая его (потому что юмор оставляет реальность неизменной, а наши желания, верования и иллюзии являются частью реальности). Юмор – это веселое расставание с иллюзиями. Вот почему он вдвойне добродетелен: благодаря свободе от иллюзий, он соприкасается с ясностью ума (то есть с добросовестностью), благодаря веселью – с любовью и со всем сущим. Дух, повторим вслед за Алленом, смеется над всем. Когда он смеется над тем, что ненавидит или презирает, он становится иронией. Когда он смеется над тем, что любит или уважает, он становится юмором. А что я люблю больше всего? Что мне легче всего уважать? «Себя самого», – отвечает Пьер Депрож. Это многое говорит и о величии юмора, и о его редкости. Как же ему не быть добродетелью? — 142 —
|