Малый трактат о великих добродетелях

«Единственное, о чем я жалею, – говорит Вуди Аллен (44), – так это о том, что я не другой человек». Но, говоря так, он признает и принимает другого. Юмор – это скорбь (приходится мириться с тем, что заставляет нас страдать), и в этом еще одно его отличие от иронии, которую скорее можно сравнить с убийством. Ирония ранит – юмор исцеляет. Ирония может убить – юмор помогает жить. Ирония жаждет господства – юмор освобождает. Ирония безжалостна – юмор милосерден. Ирония унижает – юмор сам скромен.

Но юмор служит не только скромности. Он ценен и сам по себе, поскольку преобразует печаль в радость (следовательно, как сказал бы Спиноза, ненависть в любовь или милосердие), разочарование в комизм, отчаяние в веселость. Он отключает серьезность, а вместе с ней и ненависть, гнев, злобу, фанатизм, склонность к мертвой схематизации, а в конечном итоге и иронию. Да, в первую очередь надо смеяться над собой, но смеяться без ненависти. Или над всеми, но только при том условии, что и себя включаешь в общее число. Ирония говорит: «Нет» (часто притворяясь, что говорит: «Да»), юмор говорит: «Да, да, да!» – несмотря ни на что, вопреки всему, в том числе вопреки тому, с чем юморист чисто по-человечески не способен мириться. Что же это за двойственность? Двойственность почти всегда присутствует в иронии (иронии не бывает без притворства и некоторой доли недобросовестности) и почти никогда – в юморе (недобросовестный юмор вряд ли остался бы юмором). Так что это не двойственность, а скорее двусмысленность, противоречивость, некий разрыв смыслов, но осмысленный, принятый и в чем-то преодоленный. Узнав о том, что у него рак, Пьер Депрож (45) воскликнул: «Мерзкий рак, скоро ты умрешь!» Вот пример высокого юмора. Его образцы дает также Вуди Аллен, не боящийся публично выворачивать наизнанку свои страхи и провалы. Или психоаналитик Пьер Дако, рассуждающий о человеческом предназначении: «На проклятый тройной вопрос: “Кто мы? Откуда мы появились? Куда мы идем?” – я всегда отвечаю так: “Что касается лично меня, то я – это я, я иду из дома и возвращаюсь туда же”». В одной из своих работ я уже писал, что не существует комической философии: очевидно, смех имеет свои пределы (он же не может заменить мысль), но ведь это означает, что и философия имеет свой предел, будучи не способной заменить смех, радость и даже мудрость. Как унылы системы, как невыносимо серьезны концепции, если они свято верят в себя! Немного юмора спасает их от этого уныния, что мы видим у Монтеня и Юма, но не найдем ни у Канта, ни у Гегеля. «Не насмехаться, не оплакивать, не проклинать, но понимать», – призывал Спиноза. Согласен. Но как быть, если понимать нечего? Остается одно – смеяться, но не над кем-то (иронически), а вместе с кем-то (с юмором). Мы тонем, а спасательных шлюпок нет. Что толку плакать? Лучше будем смеяться. Такова мудрость Шекспира и Монтеня. Единственная истинная мудрость.