Слова и вещи

2. Вторая переменная знака: форма его связи с тем, что он означает. Посредством действия пригнанности, соперничества и в особенности симпатии подобие в XVI веке побеждало про-

1 Berkeley. Principes de la connaissance humaine (?uvres choisies t. I, p. 267).

94

странство и время, так как роль знака состояла в соединении и связывании вещей. Напротив, в классицизме знак характе­ризуется своей существенной дисперсией. Циклический мир кон­вергентных знаков замещен бесконечным развертыванием. В этом пространстве знак может занимать две позиции: или он в качестве элемента составляет часть того, означением чего он служит; или он реально и действительно отделен от него. По правде говоря, эта альтернатива не является радикальной, так как знак, чтобы функционировать, должен одновременно и внедряться в означаемое, и отличаться от него. Действитель­но, для того чтобы знак был знаком, нужно, чтобы он был дан сознанию вместе с тем, что он означает. Как это отмечает Кондильяк, звук никогда не стал бы для ребенка словесным знаком вещи, если бы он, по меньшей мере раз, не был услы­шан в момент восприятия этой вещи 1. Но для того, чтобы элемент восприятия мог стать знаком, недостаточно, чтобы он составлял его часть; нужно, чтобы он был выделен в качестве элемента и освобожден от общего впечатления, с которым он неявно связан; следовательно, нужно, чтобы это впечатление было расчленено, чтобы внимание сосредоточилось на одном из переплетенных с другими моменте, чтобы этот момент, вхо­дящий в состав общего впечатления, был изолирован от него. Таким образом, оказывается, что полагание знака неотделимо от анализа, что знак является результатом анализа, без кото­рого он не смог бы появиться. Знак также является и инстру­ментом анализа, так как, будучи однажды определен и изоли­рован, он может быть соотнесен с новыми впечатлениями, иг­рая по отношению к ним роль аналитической решетки. По­скольку ум анализирует, постольку появляется знак. Поскольку ум располагает знаками, постольку анализ продолжается. По­нятно, почему от Кондильяка до Дестю де Траси и до Жерандо как всеобщее учение о знаках, так и определение аналитиче­ской мощи мышления очень точно накладываются друг на дру­га в одной и той же теории познания.

Когда «Логика Пор-Рояля» говорила, что знак мог быть присущ тому, что он означает, или отделен от него, она пока­зывала, что в классическую эпоху знак больше не предназ­начен приблизить мир к нему самому и связать его с его же собственными формами, но, напротив, он предназначен для того, чтобы расчленить его, расположить на бесконечно откры­той поверхности и проследить, исходя из него, бесконечное раз­вертывание замещающих его понятий, в которых он осмысля­ется. Благодаря этому открывается возможность и для анали­за, и для комбинаторики, что делает мир от начала и до конца упорядочиваемым. В классическом мышлении знак не унич-