Слова и вещи

268

6. ОБЪЕКТИВНЫЕ СИНТЕЗЫ

Отсюда проистекает почти бесконечный ряд следствий. Во всяком случае, следствий неограниченных, поскольку и наше теперешнее мышление принадлежит еще к их преемству. В первый ряд следует, несомненно, поместить одновременное возникновение новой трансцендентальной темы и новых эмпи­рических полей, а если не новых, то по крайней мере по-ново­му распределенных и обоснованных. Мы видели, как в XVII ве­ке появление матезиса как общей науки о порядке не только играло основополагающую роль в математических дисципли­нах, но было также связано с образованием столь различных чисто эмпирических областей, как всеобщая грамматика, есте­ственная история и анализ богатства; все они были построены вовсе не по «модели», предписываемой математизацией или ме­ханизацией природы, они учредились и расположились на осно­ве некой общей возможности, позволявшей установить среди представлений упорядоченную картину тождеств и различий. Именно разложение в последние годы XVII века этого одно­родного поля доступных упорядочению представлений обусло­вило соответственно появление двух новых форм мысли. Одна задает вопрос об условиях отношения между представлениями с точки зрения того, что делает их вообще возможными; тем самым открывается такое трансцендентальное поле, где субъект который никогда не дается в опыте (поскольку он не эмпириче­ский), но обладает лишь конечным бытием (поскольку интел­лектуальной интуиции не существует), определяет в своем отношении к х-объекту формальные условия всякого опыта; именно анализ трансцендентального субъекта выявляет обос­нование возможного синтеза между представлениями. Наряду с этим «выходом» к трансцендентальному, и симметрично с ним, уже другая форма мысли задает вопрос об условиях отношения между представлениями с точки зрения самого бытия, которое в них оказалось представленным; на горизонте всех действительных представлений появляются, в качестве основы их единства, те объекты, недоступные объективации, те представления, никогда не могущие быть представленными до конца, те зримости, что одновременно и явны, и скрыты, те ре­альности, которые тем больше отступают вглубь, чем важнее они для обоснования всего, что дается нам и предстает перед нами: могущество труда, сила жизни, способность к речи. Именно на основе этих форм, которые блуждают на самых дальних границах нашего опыта, в наши представления входят стоимость вещей, органическая структура живых существ, грамматическая структура и историческая близость языков; этим они возлагают на нас долг познания — быть может, бес­конечный. Таким образом, условия возможности опыта ищутся в условиях возможности объекта и его существования, тем бо-