273

конкретными формами существования — именно такими, как они даются в этом эмпирическом знании.

Наиболее отдаленные и для нас пока еще с трудом преодо­лимые следствия этого решающего события, происшедшего в западной эпистеме в конце XVIII века, можно подытожить следующим образом. В части отрицательной: происходит вы­числение области чистых форм познания, приобретающей одно­временно и самостоятельность, и господство над всяким эмпи­рическим знанием, вновь и вновь порождая проект формализа­ции конкретного знания и проект утверждения чистых наук во что бы то ни стало. В части положительной: эмпирические об­ласти оказываются связанными с рефлексией о субъективности, о человеческом существе и конечности его бытия и тем самым приобретают значение и роль философии и вместе с тем редук­ции философии, то есть антифилософии.

Глава VIII. ТРУД, ЖИЗНЬ, ЯЗЫК

1. НОВЫЕ ЭМПИРИЧНОСТИ

Теперь мы уже значительно продвинулись вперед от того исторического события, место которого требовалось определить, оставив далеко позади хронологический рубеж того перелома, который разграничивает на глубинном уровне эпистему запад­ного мира и отмечает для нас начало некоего современного способа познания эмпиричностей. Оказывается, что мышление, которое свойственно нашему времени и с помощью которого нам волей-неволей приходится мыслить, до сих пор во многом определяется вскрывшейся в конце XVIII века невозможностью обосновать наши познавательные синтезы в пространстве пред­ставления и соответственной и одновременной необходимостью (хотя и внутренне противоречивой), с одной стороны, открыть трансцендентальное поле субъективности, а с другой — по­строить уже по ту сторону объекта те «квази-трансценденталии», каковыми для нас являются Жизнь, Труд, Язык. Для того чтобы выявить и эту необходимость, и эту невозможность во всей резкости их исторического вторжения, пришлось подверг­нуть анализу всю традицию мышления, ведущую начало от по­добного же перелома, воссоздать в беглом рассуждении судьбу, или направленность, современного мышления, достигнув в ко­нечном счете точки его обращения вспять — той нынешней ясно­сти, еще смутной, но уже достаточной, которая позволяет нам если и не полностью охватить, то по крайней мере хоть ча­стично освоить и в какой-то мере овладеть теми формами этого мышления, сложившегося на пороге нового времени, которые еще доходят до нас, захватывают нас, служат постоянной поч­вой для нашей речи. Однако непроясненной пока остается дру­гая составляющая этого события, а она более важна, поскольку она касается самого бытия, самой укорененности тех позитивностей, на которых держатся наши эмпирические познания; именно ее и следует теперь подвергнуть анализу.