|
(93) Massaryk. Op. cit. В. П, S. 193. [375] того, что оценочный момент «конститутивно», а не «регулятивно», входит в познание человеческой деятельности. По формуле Михайловского, «в области явлений общественных наблюдение неизбежно и теснейшим образом связано с нравственной оценкой» (94). В этой формуле, а не какойлибо иной, нужно видеть самую сущность «субъективного метода», – дело идет о признании того, что чисто-теоретическое», то-есть безоценочное восприятия человека и его деятельности просто не дает нам всего того материала, который наличествует в социальных фактах. Оценка, – с точки зрения «интересов», «симпатий» иди «идеала», – так же важна для «наблюдения», как вообще в «эмоциональном мышлении» (страх, зависть, вера, любовь и т. п.), впервые мы входим в те стороны в человеке, которые без этого непонятны. Это есть факт, признанный ныне значительным большинством психологов. Михайловский же выдвигал чисто-персоналистический момент в этом факте (по формуле: «я вполне удерживаю за собой право критиковать великий Божий мир с точки зрения своего кусочка мозга») (95), – выдвигал верховное право каждой личности жить и оценивать мир по своему сознанию идеала. По Михайловскому, важно именно вносить в понимание социального мира точку зрения «общественного идеала». То единство правды теоретической и моральной, которое столь существенно для Михайловского, сама оценка социальной сферы не должна быть в точном смысле субъективной, – она должна исходить из верховной двуединой правды «высшего» идеала. Но откуда у Михайловского этот высший идеал? Конечно, из его «народничества»; он сам очень хорошо выразил это {в} словах: «сострадание живет во мне и жжет мне душу» (96). Ведь это Михайловский пустил в оборот слова «кающийся дворянин», – слова, эквивалентные формуле Лаврова об «уплате долга» народу. Справедли во говорит Струве (97), что «Михайловский в своей нравственной доктрине – едва-ли не самый большой идеалист среди всех крупных публицистов 60 – 70-ых годов». Это верно выражает тот страстный этицизм, который составляет твор ческий источник исканий Михайловского. Перед нами та же ха рактерная для столь многих русских мыслителей черта подлин ного «примата этики». Недаром мы встречаем у Михайловского суждения, чрезвычайно близкие к тому крайнему «панморализ му» (или этическому антропологизму), самое яркое выражение которого мы найдем у Л. Толстого. «Я только ту науку признаю ---------------------------------------- (94) Сочин., т. 1, стр. 87. (95) Ibid., т. Ш, стр. 151. — 325 —
|