|
(112) Сочин., т. II, стр. 347, 349. (113) В этом отношении очень ценен небольшой, но содержательный его этюд {«}О свободе воли» (в книге «Этюды социологические и философские»). (114) Т. 1-11. В последнем издаиии они соединены в один том. (115) Т. 1, изд. 1883 г., стр. 153, 198, 203. [380] ход всемирной истории представляет хаотическое сцепление случайностей». «Нам должно внести в историю понятие случайности». Так как «верховным принципом философии истории является личность», по мысли Кареева, то отсюда понятно его тяготение к персонализму Михайловского (влияние которого Кареев сам признает) – и к тому «субъективизму» в историческом познании, который защищал Михайловский. «Вся философия истории, делает вывод из своей критики других систем историософии Кареев, – есть применение к судьбам человечества идеи прогресса», и смысл истории означает не «абсолютное» ее значение, а «значение для человека» (116). Поэтому при изучении истории неустранима {оценка} («философия истории есть суд над историей», – говорит Кареев) (117). «Разум, мысль, идея принадлежат миру не в его целом (118), но миру в границах человеческого познания... Мир неразумен, мир не мыслит, в основе мирового процесса нет идеи, но в некоторых бесконечно малых существах мира разви вается мысль и разум, появляются идеи». Как у Лаврова и Ми хайловского, так и у Кареева, на основе признания алогичности космического процесса как раз и утверждается в личности право морального суда истории. Устранять этот момент субъективной оценки, – думает Кареев, – значит «рисковать тем, что смысл явлений останется для нас закрытым»: «в самой истории мы имеем дело с (моральным) сознанием..., и это сознание – один из фактов, подлежащих нашему изучению, и требует поэтому субъективного к себе отношения» (119). Своеобразное сочетание научно-философского позитивизма и релятивизма с категорическим этицизмом означает, конечно, бессилие секуляристических идеологий. Гораздо последовательнее были те мыслители, которые, как увидим уже во 11-ом томе настоящего исследования, из общефилософского релятивизма не боялись сделать выводы релятивистического характера {и в области морали}. Но для русского сознания с его настойчивым приматом этической сферы это было еще труднее принять, чем остаться в пределах полупозитивизма. Неудивительно, что внутренняя диалектика ищущей мысли стала двигаться в направлении именно к преодолению самой системы секуляризма. Это преодоление секуляризма развивалось на различной духовной основе, – номы прежде всего обратимся к тем мыслителям, у которых оно происходило на почве позитивизма и натурализма. — 330 —
|