|
[373] посвященных вопросу о «Борьбе за индивидуальность». Эту борьбу Михайловский находит в природе всюду в органическом мире, но в человеке эта борьба принимает, по мере развития истории, все более фатальный характер: общество угнетает личность, превращает ее в раба, в «штифтик», лишая ее полноты и цельности. Уже семья, – общее говоря – половая дифференциация, наносит ущерб цельности в личности; в ряде этюдов Михайловский показывает, как высшие формы индивидуализации поглощают низшие. Личность человеческая, будучи сама высокой формой индивидуализации, встречает уже в семье, а тем более в обществе высшие (в отношении к отдельной личности) формы индивидуализации. «Пусть общество прогрессирует, – пишет Михайловский, – но поймите, что личность при этом регрессирует... Общество, самим процессом своего развития, стремится {раздробить} личность, оставить ей какое-нибудь одно специальное отправление, а остальные раздать другим, превратить личность из индивида в орган» (82). «Я объявляю, – пишет в другом месте Михайдовский (83), – что буду бороться с грозящей поглотить меня высшей индивидуальностью. Мне дела нет до ее совершенства, я сам хочу совершенствоваться». Этот мотив – борьба за цельность личности – получает особую остроту, когда дело касается современного социального строя, основанного на все развивающейся дифференциации труда: «тут топчется именно личность, индивид; личная свобода, личный интерес, личное счастье кладутся в виде жертвоприношения на алтарь правильно или неправильно понятой системы «наибольшего производства»... {«Я не могу радоваться, – } читаем несколько дальше, – победе высшей (в отношении индивида) индивидуальности» (84). Борясь за целостность {в} человеке – против специализации и «раздробления» личности, Михайловский воспевает «профана», то-есть человека, не успевшего еще растерять в себе цельности...»Профан, это – человек по преимуществу, – пишет он (85), – и именно ему должна служить наука, если она хочет быть достойной своего имени». II. В борьбе за цельность и полноту личности, Михайловский опирается (как и Лавров) на довольно ординарную и неглубокую антропологию. В человеке он даже не ощущает его метафизики, его сокровенной глубины. Так, даже человеческая водя (носитель свободы и ответственности) для него просто «одно из звеньев целой цепи причин и следствий» (86). Чистый ---------------------------------------- (82) Сочин., т. 1, стр. 477. (83) Ibid. (Записки профана), т. III, стр. 4? 3. (84) Ibid., т. 1, стр. 454... 494. (85) Ibid., т. 111, стр. 354. — 323 —
|