|
Современный позитивизм, провозгласивший себя устами Рассела "логическим атомизмом", претерпел странную и выразительную судьбу. Строя себя по образу и подобию точнейшей из наук, претендуя на окончательное прояснение "парадоксов" науки, он в анализе своем оказался на уровне допотопных и изжитых научных представлений. Взрывная сила удара, прошедшаяся по математике и физике, оттолкнула его к благоразумному почвенничеству номинализма и редукционизма; бунтарства теории множеств вызвали ответную реакцию анализа (без той широты, которая была присуща великому Лейбницу), и огромная, но непрорезавшаяся мысль Кантора сморщилась-таки до расхожей формальнологической процедуры в "протоколах" Венского кружка [7]. "Логический атомизм" прекомфорта-бельнейшё замкнулся в тавтологии вечно равных себе "атомов", лишенных единства и не находящих себе мира (ибо "мир"-псевдопроблема), исполненных пустоты и холода, никогда не могущих стать "бомбами" и обреченных на оцепенелый консерватизм английского склада,-что общего имеют эти "атомы" с атомом современной им физики, позволяющим сравнивать себя по "ложности своей структуры с... космосом: с атомом, ставшим вселенной, окруженной планетами (заселенными, быть может? быть можете имеющими свои континенты? страны? культуру? быт? традиции?). Имей логический позитивизм мужество и будь он столь же "безумным", как превозносимая им наука, он, может быть, смоделировал бы свой "атомизм" не по образцу Демокритовых "идолов" или замкнутых элементов атомистики Босковича, но под стать требованиям дня; и, стало быть, языковеду пришлось бы уже не дробить слово на фонему, морфему и другие частицы без надежды понять слово как целое, но свернуть прямую анализа в спираль синтеза и увидеть, наконец, в слове не пустой знак, достойный умствований в стиле Кифы Мокиёвича, но огромную внутриатомную энергию, грозящую неслыханными взрывами и являющуюся-одновременно!-неиссякаемым источником света и тепла. Здесь следует заметить: зависимость анализа от синтеза, логический prius синтеза при генетическом post factum'e его (анализ есть не что иное, как актуализация этого prius'a) расширяет круг наших представлений о диалектической триаде; сама эта триада, мыслимая в движении, вырастает в тетраду; "четверка" вписана в "тройку" как фигурный принцип ее пространственных модификаций (фигура треугольника на плоскости пространственно вытягивается в четыре труегольника-тетраэдр), и, стало быть, любая триада диалектически заостряется б принцип тетрады, которую можно было бы назвать контрапунктом "тройки", ибо там, где даны "три" элемента, дано и "четвертое", как одновременное ведение их, или момент их целостности [8]. Число, мыслимое в движении,-всегда композиционно, фигурно; диалектика числовых свойств, развертывающаяся в напряженном конфликте "аритмоса" и "ритма". сталкивает их в символ "эвритмии", т. е. в сферу композиции и стиля самих фигурных образований, где обусловленность числа движением обусловлена, в свою очередь, принципами высшей стилистики числовых фигур, допускающей энное количество разнообразнейших модификаций некоей первично положенной фигуры (музыкальный временной аналог этого пространственного принципа-"тема с вариациями"). Так, в разрезе диалектической триады "четверка" есть эвритмос "тройки", логический prius ее. В обратном рассмотре она-post factum, актуализированный синтез, т. е. цель процесса; но синтез, будучи целью, является и причиной, в зависимости от наблюдательской позиции, так что понятия "цели" и "причины", незыблемо абсолютные с точки зрения анализа (кантовского, например, где "цель" отсутствует в 1-й Критике и допускается в 3-й), диалектически оказываются вовсе не стабильными, а относительными и условными прие мами методических подходов, зависящих от расположения теоретикопознавательного, так сказать, глаза, видящего в цели и причине не априорные эмблемы некоего умопостигаемого "субъекта познания", но лишь два различных ракурса одного и того же явления. Сказанное можно было бы изобразить в предельно упрощенной схеме: — 60 —
|