Письмо и различие

Именно в Мекке американских гуманитарных штудий, в знаменитом Йельском университете к середине 70-х годов из ведущих представителей американской «но­вой критики» и сложится пресловутая «йельская школа» литературоведения во главе с другом Деррида экс-бельгийцем Полом де Маном (в нее также входили Джеффри Хартман, Барбара Джонсон, Дж. Хиллис Миллер), которая применит «деконструктивную» методологию к анализу литературных текстов. Именно ее представителей в озлоблении и окрестят бранным словом «деконструктивисты» традиционалисты-недоброжелатели, именно сквозь призму их деятельности и бу­дет восприниматься в Америке сам Деррида...

Но если вернуться назад, в 60-е, термин «деконструкция» (который поначалу был просто одним из звеньев бесконечно отодвигающейся цепочки замещающих друг друга означающих, столь же неуловимым, как письмо, след, архе-, восполне­ние, фармакон, рассеивание, подпись, закрытие и, в первую очередь, различание, а с годами все чаще стал использоваться самим Деррида даже и для обозначения в целом своей исследовательской стратегии) пока еще только вводится в оборот, поначалу просто подменяя знаменитую хайдеггеровскую деструкцию европейс­кой метафизики. И первые — как французские, так и американские — интерпрета­торы применяют его только в приложении к знаменитым дерридианским разбо­рам10 сугубо философских концепций, относя его трактовки литературных тек­стов к «прикладной» грамматологии.

Критика же с литературных позиций чаще была направлена не на его трактовки чужого слова, а на его собственное письмо, воспринимаемое как радикализация и одновременно поэтизация традиционного философского языка. Письмо это и в самом деле весьма непривычно и уклоняется от канонов и «художественного» (ли-

тературного), и «научного» (философского) дискурсов. Объясняется это отчасти и теоретическими установками Деррида: одна из целей его письма— расшатать меха­ническую, линейную систему соответствий между полем означаемых и цепочками означающих, украдкой навязываемую, суфлируемую традиционной (соссюровской) концепцией знака. Образцами в использовании подспудной мощи языка стали для Деррида в первую очередь уже упоминавшиеся Хайдеггер и Бланшо. От Хай­деггера Деррида унаследовал пристальное внимание к этимологическому «геноти­пу» того или иного конкретного слова, к родословной используемых им понятий. Точнее, именно родословной, а не нынешним стертым от долгого употребления значением, сплошь и рядом определяется та роль, которую будет вынуждено иг­рать то или иное слово в спектакле, разыгрываемом по воле автора означающими. От Бланшо — правила этой игры, понимание недостаточности любого сценария подобного представления, необходимости на сцене письма своего рода «театра же­стокости».