Опыт о человеке

Тем не менее подлинное единство языка, если даже та­ковое и существует, не может быть чем-то субстанциональ­ным — это скорее функциональное единство. Такое един­ство не предполагает материального или формального тож­дества. Два различных языка могут представлять собой крайние противоположности как по своим фонетическим системам, так и по системам речи. И это отнюдь не мешает им выполнять те же самые задачи в жизни говорящего со­общества. Важно здесь не разнообразие средств, а их уместность, соответствие цели. Мы можем думать, что эта общая цель с большим совершенством достигается с помо­щью одного, а не другого лингвистического типа. Даже Гум­больдт, который, вообще говоря, не хотел судить о значи­мости отдельных идиом, тем не менее рассматривает флек­тивные языки как образец и модель совершенства. Флек­тивная форма была для него die einzig gesetzmassige Form,

единственной законосообразной формой, подчиненной строгим правилам34. Современные лингвисты от таких суж­дений предостерегали. Они говорили, что не существует об­щего и единого стандарта для оценки значимости лингвис­тических типов. При сравнении типов, конечно, может по­казаться, что один имеет определенные преимущества перед другим, но обычно более тщательный анализ показывает, что то, что мы считали пороками некоторого типа, компен­сируется и уравновешивается другими достоинствами. Если мы хотим понять язык, заявлял Сепир, мы должны покон­чить с иллюзией, будто наш ум может устанавливать пред­почтительные ценности, и привыкнуть рассматривать англий­ский или готтентотский языки с одинаково холодной, хотя и заинтересованной отчужденностью35.

Коль скоро задача человеческой речи состоит в том, чтобы копировать или имитировать данный или готовый по­рядок вещей, мы вряд ли можем сохранять такую отчуж­денность. Мы не можем не прийти к выводу, что из двух или более копий одна может быть лучше других: одна может быть ближе к оригиналу, а другая дальше от него. Если, однако, предоставить речи продуктивную и конструктивную, а не только репродуктивную функцию, дело предстанет в ином свете. В этом случае вовсе не “работа” языка, а его “энергия” будет иметь первостепенное значение. Чтобы из­мерить эту энергию, нужно изучать сам лингвистический процесс, а не просто анализировать его последствия, про­дукты и результаты.

Психологи единодушно подчеркивают, что без проник­новения в подлинную природу человеческой речи наше зна­ние о развитии человеческого разума останется поверхност­ным и ущербным. Однако же во всем, что касается методов психологии речи, существует значительная неопределен­ность. Изучаем ли мы явления в психологической или фо­нетической лаборатории или же полагаемся на одни лишь интроспективные методы, неизбежно возникает впечатление, что эти явления столь мимолетны и неустойчивы, что не под­даются никаким усилиям их стабилизировать. В чем же, од­нако, состоит тогда это основополагающее различие между такой ментальной установкой, которую можно принимать лишенному речи существу-младенцу, еще не научившемуся говорить, или животному, — и другой ментальной установкой, которая присуща взрослому человеку, полностью ов­ладевшему родным языком?