Опыт о человеке

нет языка, столь совершенно описанного. Древнегреческие грамматики тщательно проанализировали части речи, кото­рые они обнаружили в греческом языке; они также инте­ресовались всякого рода синтаксическими и стилистичес­кими проблемами. Материальный же аспект проблемы ос­тавался неизвестным, и -важность его не осознавалась вплоть до начала XIX столетия. Здесь налицо первые по­пытки научного исследования явления звуковых изменений.;

Современное историческое языкознание начинает с иссле­дования постоянных звуковых соответствий. В 1818 г. Р.К.Раск показал, что между звуковым составом слов в германских и других индоевропейских языках обнаружи­ваются регулярные формальные взаимосвязи. В своей “Не­мецкой грамматике” Якоб Гримм дал систематическое опи­сание соответствий между согласными в германских и дру­гих индоевропейских языках. Эти первые наблюдения стали основой современной лингвистики и сравнительной грам­матики. Поняты и истолкованы они, однако, были исклю­чительно в историческом смысле. Как раз романтическая любовь к прошлому была для Якоба Гримма источником наиболее глубокого вдохновения. Тот же романтический дух привел Фридриха Шлегеля к его открытию языка и мудрости Индии18. Во второй половине XIX в., однако, ин­терес к лингвистическим исследованиям был продиктован другими интеллектуальными импульсами, и господствующей, стала материалистическая интерпретация языка. Огромные претензии так называемых “младограмматиков”67* имели своей целью доказать, что методы лингвистики стали вро­вень с методами естествознания. Если лингвистика претен­дует на статус точной науки, она не должна довольство­ваться нечеткими эмпирическими правилами, описывающи­ми отдельные исторические явления. Она должна в этом случае открывать такие законы, которые по своей логи­ческой форме были бы сравнимы с общими законами при­роды. Явления фонетических изменений стали доказатель­ством существования таких законов. Младограмматики от­вергали возможность спорадических звуковых изменений: каждое фонетическое изменение, с их точки зрения, не­укоснительно следует определенным, неизменяемым пра­вилам. И поэтому задача лингвистики в том, чтобы про­следить за всеми явлениями человеческой речи до их глубинных слоев — необходимых и не знающих исключений фонетических законов19.

С совершенно другой стороны подошел к проблеме со­временный структурализм, развитый в трудах Трубецкого68* и Пражского лингвистического кружка. Структурализм не отказывается от надежды найти “необходимость” в явлени­ях человеческой речи: более того, он подчеркивает эту не­обходимость, настаивает на ней. Но структурализм по-но­вому определяет само понятие необходимости, понимая его скорее в телеологическом, чем в каузальном смысле. Язык — не простой агрегат звуков и слов, это система. С другой стороны, его систематический порядок не может быть описан в терминах физической или исторической при­чинности. Каждая отдельная идиома имеет свою собствен­ную структуру одновременно и в формальном, и в матери­альном смысле. При исследовании фонем различных языков обнаруживаются различные типы, которые нельзя подвести под единую форму и жесткую схему. В наборе этих фонем различные языки проявляют собственные своеобразные ха­рактеристики. И тем не менее между фонемами данного языка могут быть обнаружены четкие взаимозависимости, пусть не абсолютные, а относительные, гипотетические, а не аподиктические. Мы не можем вывести их a priori из общих логических правил — мы должны полагаться на наши эм­пирические данные. Однако даже эти данные внутренне со­гласованы, раз, обнаружив некоторые основополагающие данные, можно вывести из них другие, неизменно с ними связанные. “II faudrait etudier les conditions de la structure linguistique, distinguer dans les systemes phonologiques et morfologiques ce qui est possible de ce qui est impossible, Ie contingent du necessaire”20.