|
Но иначе и быть не могло, раз он так торжествовал по поводу возможности унизить разум, - мы только что ведь слышали от него: "que j'aime ? voir cette superbe raison humili?e et suppliante!" (388). И он же не побоялся рекомендовать людям, как способ отыскания истины, совершенное отречение от разума в наделавших столько шума и вызвавших столько негодования словах: "cela vous fera croire et vous ab?tira" (233).<<*107>> Мы знаем множество попыток смягчить значение этих слов - но ни одна из них не может быть названа удовлетворительной, и, кроме того, едва ли они нужны по существу. Мы ведь раз навсегда отказались от "исторической" оценки Паскаля. Мы не судим его. Мы не считаем, что мы больше или лучше "знаем", чем он, - и потому вправе принимать от Паскаля только то, что соответствует уровню современной нам науки. Такая надменность, такое высокомерие могли быть оправданы, пока мы еще держались Гегеля, пока мы в истории находили "развитие", т. е. пока люди прошлого были для нас подсудимыми, а мы сами, люди настоящего, были судьями, бесстрастно осуществляющими веления вечного и неизменного, не обязанного ни пред кем отчетом разума. Но ведь Паскаль не соглашается признать над собой законодательство разума. Паскаль не признает за нами права судить - он требует, чтобы мы вместе с ним предстали пред трибуналом Всевышнего. И наша самоуверенность людей, пришедших в мир позже его, нисколько его не смущает. Не смущает и то, что мы - живые, а он - мертвый. Голос его, суровый и повелительный, доходит до нас из загробного мира, где нашла себе приют его не умиротворенная на земле душа. Самые несомненные, самые прочные, самые очевидные наши истины, те veritates ?tern?, как любил говорить до Паскаля Декарт, или v& 1000 #233;rit?s de raison, как выражался после Паскаля Лейбниц, а за ним - до нашего времени - и другие законные хранители наследованных от возрождения идей, ему не импонировали при жизни и, нужно думать, еще менее импонируют теперь, когда он, конечно, много более свободен и много более бесстрашен, чем был тогда, когда живой среди живых звал к суду Господа Рим, разум, людей и весь мир... Рим и разум приказывают: стало быть, этого делать не нужно: такова "логика" Паскаля. То же было, очевидно, когда-то и с Тертуллианом, когда он в своем De carne Christi, словно предчувствуя Паскаля, воскликнул: "Crucifixus est Dei filius; non pudet quia pudendum est. Et mortuus est Dei filius; prorsus credibile est, quia ineptum est. Et sepultus resurrexit; certum est quia impossibile est"... T. е. там, где разум говорит - постыдно, стыдиться не нужно; там, где он утверждает - бессмысленно, нужно ждать истины, и где он видит совершенную невозможность - там, и только там, последняя несомненность. Так говорил живой Тертуллиан без малого две тысячи лет тому назад. Думаете ли вы, что теперь мертвый Тертуллиан отказался от своих слов и верит, что когда разум провозглашает "стыдно" - нужно стыдиться, когда он постановляет "нелепо" - нужно отвергнуть суждение, когда он решает "невозможно" - нужно сложить руки? А Декарт и Лейбниц, вместе с их вдохновлявшим Аристотелем, и сейчас продолжают держаться своих "вечных" истин, что пред судом Господа их логика оказалась столь же неотразимой, как и пред судом людей? — 141 —
|