Голос и феномен

Я напоминаю, следовательно, исключительно в плане введения, что эта тихая графическая интервенция, кото­рая осуществлена не для того, чтобы так или иначе возму­тить читателя или грамматиста, была обдумана в письмен­ном процессе обсуждения вопроса о письме. Оказывает­ся, однако, я бы сказал — на деле, что данное графичес­кое различие (а вместо е), данное маркированное разли­чие между двумя записями явно голосовыми, между дву­мя гласными, остается чисто графическим: оно пишется или читается, но оно не слышится. Его нельзя услышать, и мы увидим, в чем оно также выходит за пределы порядка рассудка. Оно заявляет о себе посредством немой метки, безмолвного монумента, я скажу даже — пирамиды, гре­зящее, таким образом, не только формой буквы, когда оно запечатлевается в букве главной или прописной, но и тек­стом, подобным «Энциклопедии» Гегеля, в которой тело знака сравнивается с египетской пирамидой. А различия, следовательно, не слышится, оно остается молчаливым, сокрытым и тихим, как гробница: oikesis2. Отметим так заранее это место, фамильную резиденцию и гробницу смысла, где производит себя в различии экономия смер­ти. Этот надгробный камень не далеко, только бы суметь расшифровать надпись, сообщить о смерти наследного правителя.

[171]

Гробница, которую нельзя даже заставить резониро­вать. Я действительно не в состоянии своим дискурсом, своим словом, сию минуту произносимым для Француз­ского философского общества, дать вам знать, о каком раз­личии [diff?rence] я говорю в момент, когда я о нем говорю. Я могу вести разговор об этом графическом различии, толь­ко поддерживая весьма непрямой дискурс о письме, и, при условии уточнения каждый раз, отсылаю ли я к diff?rence с е или к diff?rance с а. Это обстоятельство не упростит се­годня дела и создаст для нас, вас и меня, много затрудне­ний, если мы все же хотим понимать друг друга. В любом случае, устные уточнения, которые я сделаю, — когда буду говорить «с е» или «с а», — неизбежно отошлют к тексту письменному, надзирающему за моим дискурсом, к тексту, который я держу перед собой и прочитаю и к которому будет крайне необходимо попытаться подвести также и ваши руки и глаза. Мы не сможем позволить себе идти здесь по письменному тексту, сообразовываться с беспо­рядком, в нем себя производящим, и в первую очередь это имеет для меня значение.

Без сомнения, это пирамидальное молчание графичес­кого различия между е и а может функционировать толь­ко внутри системы фонетического письма и внутри языка или грамматики, исторично [historialement] связанных с фонетическим письмом, как и со всей культурой, от него неотделимой. Но, по моему мнению, само оно — это молча­ние, функционирующее только внутри письма, именуемо­го фонетическим, — сигнализирует или очень своевременно напоминает, что, в противоположность распространенно­му предрассудку, фонетического письма не существует. Нет письма чисто и строго фонетического. Так называе­мое фонетическое письмо может в принципе и по праву, а не только из-за эмпирической или технической недоста­точности, функционировать, лишь допуская в себя «зна­ки» не фонетические (пунктуация, разрядка и т. д.), — если рассмотреть их структуру и необходимость, по-видимо­му, легко догадаться, насколько плохо они согласуются с понятием знака. Больше того, игра различия — Соссюр