Голос старого Якоба за кадром. С того мгновения ты стал совсем другим. (Пауза.) Но разве тогда я мог снова взойти на тротуар? После того как Зигмунд принес клятву, отец и сын молча смотрят друг на друга. Мы снова видим комнату. Старый Якоб с тревогой глядит на Фрейда. У него точно такое же выражение лица, что и в сцене 1862 года, когда он смотрит на маленького Зигмунда. Якоб. Тогда было время погромов. Они ждали лишь предлога, чтобы поджечь весь квартал. Он слабо улыбается и шевелится в своей постели. Фрейд (ласково). Нет. Ты не мог. Надо было вести себя осмотрительно. (Еще ласковее.) Успокойся, папа. Успокойся. Ты не мог. Старик, моргая, улыбается. Якоб (смеясь и грозя Фрейду пальцем, словно тот еще ребенок). Мой маленький Ганнибал! Он закрывает глаза, но не спит. Рука его тянется к Фрейду. Тот резко откидывается назад и прячет свои руки. Якоб (детским голосом). Дай мне твою руку. Фрейд, ценой невероятного усилия, принуждает себя взять руку Якоба. Старик улыбается, не открывая глаз, и постепенно впадает в забытье. Мало-помалу лицо Фрейда вновь обретает свою суровую, почти злую твердость (таким его лицо мы видели в начале третьей части). Голос за кадром (отдаленный и чуть слышный голос антисемита). Жид, подними свой картуз. Голос Якоба за кадром. Я—не Гамилькар. Голос маленького Зигмунда за кадром. Я отомщу за всех евреев. Я не отступлю никогда. Никогда не сойду с тротуара. Он смотрит на уснувшего отца с презрением и, пользуясь забытьем больного, отдергивает руку. Пока он встает и поворачивается спиной к постели, голос маленького Фрейда за кадром повторяет — Никогда! Никогда! Никогда! Он уходит, бесшумно закрыв за собой дверь. Взгляд у него злой и безжалостный. Мать и Марта движутся ему навстречу, но взгляд Фрейда останавливает их. Мать (робко). Как ты его находишь? Фрейд (не отвечая, улыбается, целует мать в лоб и равнодушным тоном обращается к Марте). Ты не будешь столь любезна разобрать мой чемодан и рюкзак? Я иду к больной. Он сухо улыбается Марте и уходит. Мать (пожимая плечами). Ну вот! (Пауза.) Я спрашиваю себя, любит ли он своего отца. Марта (с горечью). А я спрашиваю, любит ли он хоть кого-нибудь, кроме вас, мама. (13) Чуть позже, этим же утром. Улица в пригороде Вены. Налево — двухэтажные домики (здесь живут обыватели), пустырь, а в глубине, совсем далеко, заводские трубы. Справа шестиэтажное, довольно ветхое здание, на первом этаже которого никто не живет (окна здесь разбиты, сквозь распахнутые ставни видны пустые комнаты). — 226 —
|