Сочинения в четырех томах. Том 2

Если рассматривать предлагаемые сочинения только в плоскости литературной и психологической, вне оценки их по существу, т. е. оценки чисто религиозной, то едва ли кто станет возражать, что в сочинениях А. Н. Шмидт мы имеем один из наиболее примечательных памятников мистиче­ской письменнсти, по меньшей мере не уступающий про­изведениям таких корифеев мистики, как Дж. Пордедж, Як. Бёме, Тереза, канонизованная в католичестве, Сен-Мартен, Сведенборг и т. п. По самобытности же, по отсут­ствию всяких литературных «влияний», по своеобразию тона и по особенностям в решении мистических вопросов, Анна Николаевна даже и в плеяде славных мистиков зай­мет совершенно особое место. Единственное, с чем в об­ласти мистики есть у нее точки касания,— это Каббала; но Анна Николаевна, образованная весьма недостаточно, о Каббале, конечно, и понятия не имела, так что туг и речи не может быть о «влиянии». Мы ничуть не сомневаемся, что в плоскости историко-литературной, как памятник, сочинения А. Н. Шмидт будут признаны ценным вкладом в несуществующий еще Corpus mysticorum omnium3*

Не сомневаемся мы и в том, что как личность, так и сочинения А. Н. Шмидт представляют огромный интерес для исследования религиозной психологии. Как «челове­ческий документ», на коллекционера, эти сочинения — редкая находка. Полуобразованная некрасивая провинци­алка, всю жизнь придавленная борьбою из-за куска хлеба для любимой матери, всю жизнь угнетаемая самой подлин­ной нуждой, не имевшая ни книг, ни знакомств, ни досу­га,— и глубина мысли и блеск писательства, богатство фи-лософско-мистических вдохновений! Какой удивительный контраст между внешним и внутренним!

Откуда брала ?. ? -а свои вопросы, не говоря уж об ее глубоких и нередко заведомо мудрых решениях, об ее пронзительных словах?

И далее, как могла эта обойденная судьбою девушка мыслить и говорить о себе в упор так, как не посмела бы помыслить ни одна царица даже в смутных мечтаниях? А если это — безумие, то где же признаки безумия, и по­чему душевное здоровье героини романа, столь дерзно­венного, осталось неповрежденным, а нравственная чис­тота не возмутилась ни самомнением, ни высокоумием?

1

И поразительно не только это противоречие провинци­ального обывательства со вселенским размахом внутрен­ней жизни, но и того более, в каком-то смысле, еще не поддающемся выяснению, известная законность его. Но хотя бы и не так, фигура А. Н. Шмидт может удовлетво­рить самому избалованному вкусу коллекционера рели­гиозных типов и послужить богатой темой для проник­новенного психологического исследования.