Сочинения в четырех томах. Том 2

15

Недостаток сведений о Хомякове в его молодости по­буждает к особенно высокой оценке всякой строки из воспоминаний о нем его современников. Такие строки оставлены, между прочим, Д. Н. Свербеевым. Вот неко­торые места из его Записок 3.

14-е декабря 1826 г. вызвало многочисленные толки. Свербеев был в это время в Париже и был вынужден слушать либеральные разговоры, противоречившие его тогдашним политическим воззрениям. «Но,— замечает он,— доходившие до меня рассказы о России от жившего со мною в одном отеле генерала Шатилова, консерва­тора Голохвастова и юного, менее сдержанного, чем первые Хомякова, несмотря на всю осторожность наших ежедневных толков, несколько колебали твердость моих убеждений»4. Рассказывая о своем парижском время­

1 Письма Е. А. Баратынского к И. В. Киреевскому, № 34 («Татевский Сборник» Е. А. Рачинского, СПб., 1899 г., с. 44).

2 Id., N 36, с. 46.

3 id., с. 98.

4 Записки Дмитрия Николаевича Свербеева (1799—1826). Мм 1899. Т. 2, с. 308.

1

провождении, он делает еще значительный штрих в об­лике Хомякова: «По утрам охотно болтался,— говорит о себе Свербеев,— с многоглаголивым Хомяковым, свое­образным юношей, который и тогда уже, сам того не подозревая, прочил России в себе гениального чело­века. В это время читал с ним отрывки из второй своей, забытой всеми трагедии «Димитрий Самозванец». Его первая трагедия называлась «Ермак». Обе были слишком растянуты, но в обеих было много мысли и поэзии. В то же время брал он уроки живописи масляными красками и рисовал с моделей, нередко с натурщиц, что очень изумляло меня, знавшего девственную чистоту его нра­вов, а ему тогда едва ли было и 20 лет от роду. Впрочем, ничем не оборимая сила его характера выражалась и строгим соблюдением отеческих и православных пре­даний. Приехав в Париж в начале нашего Великого поста, я, как очевидец, свидетельствую перёд будущими его биографами, как строго этот двадцатилетний юноша со­блюдал в шумном Париже наш пост, во все продолжение которого он решительно ничего не ел ни молочного, ни даже рыбного, а жившие с ним Шатилов и Голо-хвастов сказывали, что он не разрешал себе скоромного в обычное время и по средам и пятницам. Но любовь к славянству и страстная к России тогда на него еще не находила»1.

26-го декабря 1846 г. умер поэт Языков, за несколько часов до смерти заказавший себе похоронный обед и по­требовавший, чтобы на него было много вина. Началась безобразная похоронная оргия. Но Хомяков, по замечанию Свербеева, лишь «скромно при том присутствовал» 2.