|
С особой отчетливостью это видно из истории, может быть, самого безжалостного рабовладельца — Рима. Если взглянуть на карты, восстанавливающие картину той эпохи, то можно увидеть, что в круг радиусом 20-25 километров попадают практически все города, с которыми Риму придется сражаться без малого четыре столетия. Так, например, городские стены Фиден, окончательное падение которых происходит только в 428 г. до н. э., располагались примерно в 6—7 километрах. А это значит, что принадлежавшие им земли находились всего в 3—4 километрах (немногим более получаса хорошей ходьбы), от самого сердца Рима, его форума. Границы другого города (Вейи) кончались у самого Тибра, на берегу которого стоял будущий повелитель мира; он бы захвачен только в начале третьего века до н. э. Таким образом, территория, необходимая для заточения больших масс рабов, превосходит ту, которая была подконтрольна Риму в самом начале его истории, как минимум, в сотни раз. Ведь хотя бы два дневных перехода — это уже 50—60 километров, площадь же, как известно, возрастает пропорционально квадрату радиуса. Что же касается численности собственных граждан, то отвлечение даже незначительной их доли на охрану и принуждение к труду чужих делает карликовые государства, каким был Рим в первые века своей истории, беззащитными перед другими, не менее воинственными соседями. Словом, до IV в. до н. э. даже теоретически захват и концентрация военнопленных в каком-то пункте подконтрольной Риму территории не имеют перспективы в их реальном использовании. Но если не использовать их труд, то зачем вообще они нужны? Не случайно Рим долгое время вообще не знает, что делать со своими пленниками. Поэтому нередко после выигранной битвы они поголовно избивались победителями. Об этом мы то и дело читаем у Ливия[130]. Наконец самое главное условие — это становление массового сознания господина, которое видит в побежденном (или еще только подлежащем покорению) иноплеменнике — род недочеловека. Мы помним, что именно такое — расистское — воззрение на окружающие племена как варваров-недочеловеков впервые складывается в Греции. «Неизбежно приходится согласиться,— утверждал в своей Политике Аристотель,— что одни люди повсюду рабы, другие нигде такими не бывают»[131]. Именно поэтому с самого часа рождения одни предназначаются для подчинения, другие — для господства[132]. К слову, такое же отношение сохранит и средневековая Европа, такой взгляд на мир унаследует и современная Западная цивилизация. Об этом хорошо скажет Тойнби, «...мы не осознаем присутствия в мире других равноценных нам обществ и рассматриваем свое общество тождественным «цивилизованному» человечеству. Народы, живущие вне нашего общества, для нас просто «туземцы». Мы относимся к ним терпимо, самонадеянно присваивая себе монопольное право представлять цивилизованный мир, где бы мы ни оказались».[133] «Жители Запада воспринимают туземцев как часть местной флоры и фауны, а не как подобных себе людей, наделенных страстями и имеющих равные с ними права. Им отказывают даже в праве на суверенность земли, которую они занимают»[134]. Вся история подтверждает его слова. — 64 —
|