|
В пользу такого заключения говорят, в частности, те изменения, которые претерпевает выбор брачного партнера. В древние времена для заключения брака было вполне достаточно договоренности, которая достигалась отцами семейств. Согласие детей в расчет не принималось. Однако развитие цивилизации диктует свои законы, и к закату античных городов отец уже не может принудить сына к женитьбе на той, кто ему не по нраву. Да и от девушки требуется формальное согласие. Правда, она могла отказаться только в том случае, если отец выбрал для неё недостойного или «запятнанного позором» жениха. Более взрослые дети часто сами выбирали себе супругов, а с брачным законодательством Августа дети могли обратиться к магистрату, если отец не давал разрешения на брак. Дело вовсе не в том, что древняя форма брака по существу уравнивает лица и «вещи». В конце концов и многие из последних имеют известные права. Так, собака, волею судеб переменившая дом, на всю жизнь сохраняет любовь и преданность по отношению к прежнему хозяину, ничто не в состоянии переменить ее природу и заставить видеть в новом свое божество. Поэтому и новый хозяин вправе рассчитывать лишь на ее верность и преданность, но отнюдь не на ее сердце. Так обстоит дело и с сердцем брачующихся; оно сохраняет известный суверенитет, нарушить который человек просто не в силах. Что же касается новозаветных норм, которые входят в жизнь человека в Средние века, то следует иметь в виду, что и они видели в любви вовсе не сердечную склонность, но почитание друг друга и верность супружескому долгу. Строго говоря, несовпадение траекторий следует уже из традиции юридического оформления брака, и наиболее явственно прослеживается в нормах римского права, проводящего строгую разграничительную линию между кровным и агнатским родством. Брак — это только правовое состояние, и он в принципе не нормирует течение крови. Да, женщина, входящая в состав римской familia, занимает положение дочери родителей мужа, т.е. обретает статус, равный статусу его братьев и сестер, но при этом утрачивает права и обязанности по отношению к своим кровным родителям, в том числе и право на наследство. Но статус способен регулировать только юридические отношения. И, как перемена правового состояния не означает прерывание кровных уз (а с ними и чувств по отношению к кровным родственникам), так, само по себе, оно не способно породить никакие новые. К тому же человеческие чувства вообще не поддаются строгому определению, формализации и закреплению в статьях закона. И уж тем более он не нормирует биение сердца, а следовательно, все личное остается за параграфами брачного контракта. Только такой строго патриархальный брак, который оставлял вне своей сферы интимный мир человеческой души, был известен римлянам в древнейшее время. Теоретически в соответствии с личными чувствами и предпочтениями мог вести себя только один — обладатель собственного права (persona sui juris), лицо, над которым не был властен вообще никто, все остальные были подвластны чужому (persona alieni juris). Но и для того сердечная склонность — вовсе не повод для того, чтобы связать с ее предметом всю жизнь; в конце концов для этого существует институт конкубината. Такой взгляд на брак наследует и Средневековье. — 209 —
|