Очерк философии в самоизложении

Ещё раз: смерть – это рекапитулируемый опыт жизни в мировом пространстве, воплощение в пространство как в тело, воспроизводящее в ракоходе опыт земной жизни в теле как пространстве. Иначе: если рождение – это пространство, сужающееся до единичного человеческого тела, то смерть – это единичное человеческое тело, расширяющееся до мирового пространства. Соответственно: трудности смерти суть трудности новоселия; умерший, ставший миром, как бы выворачивается наизнанку в перевёрнутом соотношении «внешнего» и «внутреннего» . Его внешний мир – это его прижизненный внутренний мир, мир, который он нёс в себе как мир своих чувств, переживаний, мыслей, радостей, страданий. Этот мир окружает его теперь извне как уплотнённые до ландшафтов имагинации прожитого и пережитого, в которых сам он живёт теперь своей новой внутренней жизнью, совпадающей с внешним миром живых. До этой границы дотягивается наше представление, если, конечно, оно в состоянии ещё вообще дотягиваться до чего-либо: мир, в котором мы, пока живущие, живём, окружающий нас внешний мир природного и социального есть внутренний мир умерших. Говоря со всей внятностью и уже на грани понимания: МЫ ЖИВЁМ В УМЕРШИХ И СВЕРШАЕМСЯ ИХ СИЛОЙ.

В осознании этой перспективы открывается возможность переосмысления понятия СУДЬБЫ, которая переносится из атмосферы метерлинковских пряток в режим расширенной и радикальной рациональности. Судьба здесь уже не римский фатум и не русская рулетка в залегендированных теологическими политтехнологами «неисповедимостях путей Господних» , а КАРМА, только уже не в прежних восточных припахах и придыхах, а как мысль и смысл. Смысл судьбы лежит в понятии времени , наверное, одном из самых запущенных и с трудом поддающихся пониманию понятий из философского понятийного инвентаря. Нужно попытаться продумать время не как длительность, а как одновременность, или, лучше, как длительность в одновременности , чтобы, говоря о судьбе, не застыть в столбняке и не оставлять её на милость поэтов, мистиков и гадальщиц, а понимать её во всей её изумительной строгости и сложности. Время – зависимая переменная сознания; оно возникает и существует только как следствие различных уровней в развитии сознания; в сознании, достигшем совершенства, нет и не может быть никакого времени как прошлого, настоящего и будущего, а есть только длящаяся одновременность настоящего . Мы лучше поймём сказанное, если проясним его по аналогии с музыкой. Время – в трояком модусе прошедшего, настоящего и будущего – относится к одновременности, как тона? к музыке: не тона? (в сумме и последовательности) слагают музыку, а музыка является в последовательности тонов как уже-отзвучавшая и ещё-не-прозвучавшая, но было бы нелепо искать музыку, как ЦЕЛОЕ, в тонах, потому что она ОДНОВРЕМЕННОСТЬ всех тонов, и если мы слушаем её в их длительности и последовательности, то это связано не с ней самой, а только с нашей телесно-душевной организацией, неспособной непосредственно воспринимать Божество . Именно эту одновременность (ещё не написанной симфонии) и услышал однажды Моцарт, прежде чем раздробил её в последовательность тонов. Аналогично обстоит и со временем. Время возникает как следствие раздробленности, дискретности, фрагментарности сознания. Мы живём, являемся, даны не в ЦЕЛОМ нашего существования, а всегда лишь в отдельных фрагментах и кусках. Таковы мы в аспекте нашего становления-к-человеку, и в этой оптике мы явлены как последовательность частей, слагающихся в целое. Но становление-к-целому невозможно и немыслимо без самого целого, потому что становиться чем-то можно не иначе, как уже при наличии чего-то, когда что-то, становясь, в то же время предваряет своё становление. Какая же это была бы история математики, если бы она не предварялась и не претворялась самой математикой! Полагать, что математика индуктивно возникает из своей истории, всё равно, что полагать, будто музыка возникает из тонов, а литературное произведение из комбинаций букв. Сама математика учит нас, что не сумма единиц слагается в число или слагает число, а число, как целое, как некая изначальная форма и гештальт, само образует себя, предваряя и определяя требуемое количество слагаемых единиц.[101] Настоящее, таким образом, первично и прежде не только будущего, но и прошлого, которые возможны единственно в их соотнесённости с настоящим. Подобно тому как пространственные отношения позади и впереди конституируются из здесь , так и время в модусах раньше и позже возникает из изначального теперь . Становление-к-человеку предваряется ЧЕЛОВЕКОМ: совершенное сознание на фоне множества раздробленных и ущербных сознаний создаёт напряжение, растягивающее его ЗДЕСЬ-И-ТЕПЕРЬ во время, которое есть не что иное, как различие между ним и его ущербными частями (различие между ЦЕЛЫМ числа и слагающимися в число единицами). Говоря иначе: НАСТОЯЩЕЕ совершенного сознания есть БУДУЩЕЕ наших сознаний в процессе нашего эволюционного приближения к нему во времени. Что, строго говоря, означает: не все современники – современники. Единство отрезка времени, в котором мы все живём как в настоящем, есть только прагматически оправданная социальная иллюзия; большинство из прописанных в XX и XXI веке на деле живут всё ещё в глубокой древности, а немногие редкие в отдалённейшем будущем. Это значит: перво-феномен времени определяется не системами отсчёта, скажем, процессом вращения Земли вокруг Солнца, а СОВЕРШЕННЫМ СОЗНАНИЕМ, настоящее которого совпадает с будущим наших сознаний. Эта наша будущность, каузируемая из НАСТОЯЩЕГО в повторных земных жизнях, образует судьбу, или карму, как движущую силу и ЗАКОН ДУШИ двадцать третьего уровня. Судьба, бросающая кости и настигающая кого угодно – всё равно, «за что» или «за ни за что» : в греко-римском ли космосе или в христианской юдоли – продукт абсолютно больного воображения, которому каждый уважающий себя ум, без всякого сомнения, предпочтёт атеизм и «вечный покой могилы» : не как объяснение, а просто как менее унизительный вариант. Судьба (карма), будучи ЗАКОНОМ ДУШИ, есть в то же время ЗАКОН ПРИЧИННОСТИ в цепи повторных земных жизней, где повторяющий себя всё снова и по-новому ДУХ пожинает в следующей жизни плоды посеянного им душевно в прежней. Нет никаких оснований приплетать сюда какую-то небесную инстанцию, перенявшую свои замашки у азиатских деспотов или латиноамериканских диктаторов и чинящую неисповедимый произвол, карая и милуя вслепую и кого попало. Всё происходит столь же непреложным и ПОНЯТНЫМ (способным быть понятым) образом, как в естественнонаучно осмысленной природе. (Одна брошюра Штейнера 1903 года под заглавием «Реинкарнация и карма» носит неожиданный и невероятный подзаголовок: «Vom Standpunkte der modernen Naturwissenschaf notwendige Vorstellungen» – «Необходимые с точки зрения современного естествознания представления».) Если спросить теперь, что? именно происходит в этой цепи причинностей и в чем СМЫСЛ происходящего, то ответ поставит нас перед перспективами понимания судьбы. Закон души на двадцать третьем уровне эволюции – это педагогика в прямом и буквальном смысле детоводительства (??????????). Судьба именно ведёт нас (или, если угодно, тащит, когда мы упрямимся) к САМИМ СЕБЕ, к тому последнему рубежу эволюции, где наше сознание достигает совершенства и уже никак не отличается от тела. Этот последний рубеж есть Я, не понятие Я, а конкретный фактический человек, сумевший реализовать его как себя. Он, этот – в обоих смыслах слова – НАСТОЯЩИЙ, и есть НАШЕ будущее: мучительный и долгий путь нашего становления к НЕМУ (к НАМ САМИМ), носящий в традиции техническое наименование судьба . Мы понимаем судьбу, когда понимаем её не как произвол или неисповедимость, а как необходимость, саму же необходимость как необходимость воспитания, учась распознавать в ударах, пинках, страданиях, извне настигающих теперешних нас, прошлых нас же: трудных, упрямых, неразумных подростков, в которых МИР, ЦЕЛОЕ, ЧЕЛОВЕК становится тем, что? он уже от века есть.