Бытие и сознание

Как выше уже отмечалось, психическая деятельность выступает в новом каче­стве — сознания или, точнее, процесса осознания субъектом окружающего мира и тех отношений, в которые он с ним вступает, по мере того как из жизни и непо­средственного переживания выделяется рефлексия на окружающий мир и на соб­ственную жизнь, т. е. появляется знание о чем-то лежащем вне его. Наличие со­знания предполагает, таким образом, выделение человека из его окружения, появ­ление отношения субъекта действия и познания к объективному миру. Сознание всегда предполагает познавательное отношение к предмету, находящемуся вне сознания*.

Определяя сознание как «интенцию» (направленность) на трансцендентный ему предмет, Гуссерль (Ed. Husseri) выдвинул положение, формально как будто совпадающее с этим. Однако, раскрывая этот свой тезис, Гуссерль фактически снял его и превратил в свою противоположность. Первая предпосылка философского (феноменологического) подхода к проблеме сознания и бытия в отли­чие от эмпирического (психологического) заключается, по Гуссерлю, в том, что мир «выносится за скобки» (unter Klammem gesetzt); при этом отпадает вопрос о реальности и остается лишь вопрос о «сущности». Как только это совершается, мир превращается для сознания в значение «мир», т. е. в нечто «полагаемое» сознанием.

Идеалистический смысл концепции Гуссерля выступал у него чем дальше, тем острее (особенно в его «Cartesianische Meditationen und Pariser Vortrage», Haag, 1950). Это идеалистическое оборачи­вание Гуссерлем его исходного положения настолько очевидно, что его не могли не констатировать и некоторые продолжатели гуссерлевской феноменологической онтологии, в частности из числа французских его продолжателей (см. Sartre J. P. L'etre et le neant. — Paris, 1943. — P. 27-28, 290-291). Сартр обвиняет Гуссерля в том, что, превратив бытие в ряд значений, он идеалистически сводит бытие к сознанию (что, однако, еще не значит, что сам Сартр другим путем не приходит тоже