14 Ср. некоторые предварительные указания в моей статье: Шпет Г.Г. Театр как искусство // Мастерство театра. 1922. № 1. Особ. гл. V. С. 48 сл. 1 ного субъекта, и пусть языковая экспрессия имеет своего индивидуального или коллективного субъекта, - не мало ли этого? Ведь существенно, что в нашем чувстве субъекта, «скрытого» за своей экспрессией, в истолковании этого чувства, мы все же под творческим субъектом понимаем не отвлеченный или «средний», безличный объект индивидуальной и социальной психологии, как равным образом, и не объект биографии, а живой, hic et nunc данный творческий лик, в данном исчерпывающийся. Как же, например, возможно его представить, мыслить, постигнуть его действительность, или на него направить фантазию, перенести в мир отрешенности и т.д., не обезличивая его, — не ставя на место Пушкина поэта «вообще» или человека «вообще» александро-николаевской эпохи, на место Новалиса -поэта-романтика «вообще» или же больного «вообще» юношу больной среды, на место натурализма — художественное направление «вообще» или симптом «вообще» буржуазной идеологии и т.д.? - Стиль - выражение лица, но стилизация? Где в ней - persona creans? Если мы захотим разрешить все эти и подобные вопросы, пользуясь обычною естественно-научною логикою, мы получим много интересных сведений о природе человека и общества, но одного не получим - той субъективности, которая так непосредственно говорит нам о себе в самом художественном произведении и им самим. Риторический призыв «познай самого себя» иногда выдается за подлинно философский путь решения этого трудного вопроса. Пока философия не поднималась выше морали, такой призыв еще можно было считать философским. Его рассудочно-отвлеченная природа делает его, по меньшей мере, скучным. А лучшее доказательство его практической бесполезности - современная форма морализирования. Роман пытается заменить пустую рассудочность прежней морали мнимо-поэтическими средствами, но в деле «познания» и раскрытия подлинной субъективности он так же немощен, как и естествознание, и голая рассудочность Сократа или гностиков, и всякое отвлеченное «сердцеведение». Между тем из всего вышесказанного явствует, что если не решение вопроса, то исходный пункт для него должен быть определен там, где субъективность сама нам говорит о себе и непосредственно нами чуется, т.е. в области самого художественного творчества. Непосредственное чувство, «сердце», «конгениальность», «сопереживание» и много других, — не столько терминов, сколько все еще образов, — пытаются запечатлеть характер соответствующего непосредственного знания. Живое участие в самом творческом акте, активное, а не инертное восприятие продукта этого творчества, вживание в него, - все это делает нас самих, созерцающих, наслаждающихся и вопрошающих о субъекте, его участниками и соучастниками. Его субъективность пе- — 440 —
|