|
' В американском «The philosophical Review» (1925, July) напечатана очень интересная и содержательная статья, автор которой пробует установить собственный предмет искусствознания: Wind ?. Theory of Art versus Aestheiics. 1 Иная ситуация сложилась у нас. Наша археологическая история искусства особой силы в своем развитии не приобрела, и по условиям своего научного положения не могла приобрести. Достаточно напомнить, что по уставу 1884 г., «история искусства» была только вспомогательным предметом на классическом отделении историко-филологического факультета. Не имея собственных традиций, наша наука -(это относится не только к искусствоведению), - легко поддавалась всякому влиянию западной науки и охотно шла навстречу новым ее открытиям и течениям. Современное нам поколение искусствоведов (с 1906-1907 гт.) находило в университетах науку об искусстве на более видном месте, чем то было до того, и оно состоит уже в большей, во всяком случае, в наиболее энергичной, своей части из представителей нового искусствоведения, а не археологической истории искусства. Правда, их работа еще не настолько материализована, чтобы быть для всех убедительной, но всем известно, что виною тому не недостаток доброй воли и усердия наших ученых10. Но нельзя также перекладывать все на внешние для науки обстоятельства. Верно, что война отозвала многих из западных мастерских науки, но в этом можно найти и хорошую сторону. Когда наши молодые ученые ездили в прежнее время на Запад «завершать» свою ученую школу, они слишком часто забывали, что там - только школа, а жизнь - здесь, и для своих самостоятельных работ они нередко выбирали темы и задачи, далекие от наших собственных, и ученых и культурно-исторических потребностей. Считалось, что решение какой-нибудь второстепенной научной задачи, выдвинувшейся в немецкой науке, удовлетворяло и наши культурные нужды. Как будто не хотели признать, что работа даже над первоклассным мастером требовала своего оправдания - или как методологический образец, или как тема, связанная материально с нашею культурою. Никого бы не удивило, если бы у нас появилось, без попыток даже оправдания, специальное исследование о любом второстепенном или третьестепенном мастере, оригиналы которого никогда даже не видели ни читатели, ни ученики, ни коллеги ученого исследователя. Но когда мы оказались «отрезанными» от Запада, побудило ли это нашу науку обратиться к организации работы в сфере собственной нашей культуры? Лишь отчасти. А между тем революция сделала все, чтобы направить ученое внимание именно в эту сторону. Немало памятников гибло, а в то же время многое из того, что при старом, будто бы национальном, режиме было не всегда доступно и ученым, было в подлинном смысле национализовано и сделалось истинным народным достоянием и, в первую очередь, достоянием ученых. Открытие — 123 —
|