|
Подумай — ведь каждый из нас в глубине есть София. И разве не обстоят нас наши мысли и чувства, как что-то иное? б…с Разве ты не измыслил себе Ялдабаофа, какого-то грозного, злого и темного бога? (София земная и горняя) При такой интерпретации в роли злого демиурга выступает сам человек: Каждый из нас должен признать, что он сам и есть создатель всего зла в себе. (Св. Василий Великий . Шестоднев) Демиург твоего мира — это ты сам; свалить ответственность на «архонтов» не удается, потому что архонты выступают как персонификация твоих собственных греховных стремлений. «Бачили очи шо куповали, теперь йишьте хучь повылазьте». А поскольку «не было нерушимости того, кто создал мир» (твой личный!), то не будет и нерушимости мира. Мы ожидаем истины, а находим в себе одно сомнение. Ищем счастья, а встречаем лишь горе и смерть. Мы не в состоянии не желать истины и счастья, но не способны ни к верному знанию, ни к счастью. Это желание оставлено нам столько в наказание, сколько и для того, чтобы дать нам почувствовать, с какой высоты мы пали. (Б. Паскаль . Мысли) Согласно гностической и манихейской мифологии, душа человека погружается вниз, в пропитанные злом материальные слои. На традиционном языке душа сравнивается с жемчужиной; эта символика часто встречается в литературе, от древнего «Гимна жемчужине» до «Отягощенных злом» Стругацких. Процесс спуска, погружения в «низший» мир одевает покровами искру истинно человеческого (Божественного) духа. Искры Божественного света заперты в материи: За такие открытья не требуют мзды; тишина по всему околотку. Сколько света набилось в осколок звезды, на ночь глядя! Как беженцев в лодку. (И. Бродский ) Звезды — осколки: из них я выстроил мир (Ф. Ницше ) Хорошую иллюстрацию к этим идеям можно найти в довольно старом (написанном в 1920 году) фантастическом романе, лежащем у истоков жанра «фэнтези». Его герой получает возможность кое-что прозреть за видимым миром. Ручей также изменился. От его зеленой воды поднималось дрожащее сияние, будто некая сокрытая в нем сила ускользала в воздух… Зрение его изменилось, и он машинально застыл на месте. Он одновременно воспринимал два мира. Своими собственными глазами он, как и раньше видел ущелье с его камнями, ручьем, растениями-животными, солнечным светом и тенями. Но вновь приобретенными глазами он видел иначе… При пристальном внимании можно было различить каждую отдельную зеленую искорку из ручья, дрожа поднимавшуюся к облакам; но едва они туда попадали, как разгоралась жестокая битва. Искра пыталась пробиться сквозь облака куда-то выше, в то время как облака сгущались вокруг нее, куда бы она ни металась, пытаясь создать такую тюрьму, чтобы дальнейшее движение было невозможным… Зеленая искорка, еще видимая внутри, оставила свои усилия и некоторое время оставалась совершенно неподвижной. Облачная форма продолжала уплотняться и стала почти сферической; становясь тяжелее, неподвижнее, она начала медленно опускаться, направляясь ко дну долины… Вдруг, как удар молнии, большое облако схлопнулось, стало маленьким, цветным, и растение-животное зашагало на ногах, пробуя землю в поисках пищи. б…с — 32 —
|