— Снимки у меня, не хвалясь скажу, уникальные. — Овчарук возился с фотоаппаратом. — А какой великолепный прыжок у вас был, Романов! Данила, до красноты растираясь жестким полотенцем, слегка кивнул. По телу разливалось тепло; одевшись, он пошарил в кармане дошки и вытащил плоскую флягу. — Хотите коньяка, Овчарук? — Глоток, — отозвался журналист. — Мы ведь вернулись из ада. Сначала налейте Варе. Врачи тоже нуждаются в лекарстве. — Я не хочу быть на особом положении, — сказала она. — Пустите флягу по кругу. Овчарук отпил глоток и зажмурился. — В городе, в теплой квартире, рассказ о сегодняшних приключениях вызовет бурю восторгов. А я не в восторге. Коньяк лучше закусывать лимоном. Ночевка на снегу всегда хуже, чем в мягкой постели. На, Борис, выпей. Может, глоток солнечной влаги согреет твою душу. Летчик слабо улыбнулся. Его рыжие бакенбарды потеряли свой франтоватый вид. — Самый строгий моралист не осудил бы меня сейчас, — сказала Варя, отпив глоток. — Быть самим собой — вот высшая мораль, — заметил Овчарук. — Так называемые строгие моралисты зачастую оказываются ханжами в жизни. Пламя костра отражалось в глазах Вари. «И я не в восторге от ночевки под открытым небом, — говорил себе Данила. — Но забудутся многие ночи, проведенные в теплой постели, а эта ночь вблизи вулкана, блестящие глаза Вари в памяти останутся навсегда». — Пора! — скомандовал Овчарук. Разбросали головешки, разгребли угли и на месте, где горел костер, соорудили шалаш из стланика. Здесь пригодился топорик, оказавшийся у запасливого Овчарука. Овчарук, скитаясь по Камчатке, немало зимних ночей коротал в таких вот жилищах, на постели из веток. При лунном свете пейзаж выглядел фантастически. Но путникам было не до него. За день они достаточно натерпелись, намаялись и теперь торопливо устилали горячую землю зеленой хвоей, чтобы быстрее лечь и отдохнуть. Летчик отказался спать в шалаше и остался у костра. Овчарук, как только лег, сразу же захрапел. Данила лежал с открытыми глазами. Сквозь хвою пробивалось тепло и приятно грело тело. — Вы спите? — вдруг раздался шепот. — Нет, — ответил Данила. Он положил было руку на плечо Вари, но она резко отбросила ее. Летчик у костра вполголоса напевал грустную мелодию. — Почему Борис спать не идет? — спросил Данила. Ему было неловко, и он не знал, сердится Варя или нет. Варя промолчала. — Говорят, пошлая песенка, а мне нравится, — продолжал он. — Слушаешь ее — грустно и хорошо на душе. — 167 —
|