|
— Эх, молодёжь… — прошамкала она. — Домой, мать…! Домой… — А Василиса что? — спросила бабка царевича. — Она ещё погуляет мать, погуляет напоследок, — ответил Иван. — Дык, чаго встал, как пень? Полезай! — пригласила яга и взялась за помело. Кони во дворе жалобно заржали, когда, описав хитрый полукруг, едва не задев маковки, ступа плавно взмыла вверх и оглушила окрестности мерным гулом. Иван всё никак не мог привыкнуть к тёщиной безлошадной “коробчонке”, и потому, когда ступа стала набирать скорость сажень за саженью, у него чуть ли не до самого горла подпрыгнул желудок, а перед глазами поплыли разноцветные круги. — Ты полегше, мать… мать… — Ась? — не поняла яга. — Она ещё и глухая к тому же, — подумал Иван. — Ладно, чёртова семейка! Вы хитры, да и я всё ж царевич, а не дурак. Вожатая снова заходила крючковатым носом и, вдруг, грязно ругнувшись, рывком послала ступу вбок. — Куда прёшь, козел трёхголовый!? — крикнула она, но Иван был так погружён в себя, что проморгал опасность, и усмотрел разве длинный змеиный хвост, серебристым ручейком прошмыгнувший мимо них. — Правильно, — подтвердила яга. — Шкуру поменял, хвостатый, — не иначе, — услыхал он. — Оп! — изумился Иван и стал думать осторожнее, как того и требовал хитрый план. * * * Про то он не раз читал в старых книжках. Прежде, ну, в древности этой, букам не положено было врать. Раз прописано пером — значит, прописано, и не вырубить топором, не переиначить. Сорвав кафтан и рубаху с потного от возбуждения тела, он принялся за поиски… Шкурка нашлась сразу. Иван понюхал её — знакомо пахло тиной и болотом. Так и есть! Чем премудрее жена — тем неряшливей. Уронив второпях тяжёлую заслонку на ногу, Иван выругался. Но просветленный и довольный своей идеей, приплясывая на одной, уцелевшей ступне, он таки развёл огонь. Дрова весело потрескивали. Потом Иван скомкал лягушачью кожу и швырнул её в это самое пламя, предвкушая исход. Вот она, свобода! — Так-так, опыты, значит, ставим! — услыхал Иван за спиной насмешливый голос своей “ненаглядной”. — Сейчас! Сейчас! — повторил царевич, весь дрожа, и шевельнул раскаленные угли кочергой. — Не старайся, касатик! — услышал он второй голос и обернулся. Василиса стояла, рыжая чертовка, уперев руки в бока и укоризненно качала головой. За ней показалась яга с неизменными семечками. — У нас ить веников не вяжуть! — продолжила тёща. — Не волнуйся, дочка! Иван непонимающе уставился на ягу, потом его словно осенило, он побледнел, как мертвец, и глянул в печь. — Огнеупорная! — прошептал Иван, холодея. — 51 —
|