— Никто, кроме меня! — сказала Солиг, положив мне на плечо ладонь, пальцы которой украшали изумительные перстни. — Родная! Неужели? — я обернулся, мечтая заключить любимую в объятья, чтобы не отпустить уже никогда и никуда. — Ты ещё совсем мальчишка, Инегельд, — пробасила Солиг, меняясь на глазах. — Воистину, любовь делает человека слепым! — добавила она с детства знакомым голосом. — Но ты и счастлив этим, потому что любовь предпочитает смертных и слепых, чем вечных и всевидящих. Рыжие волосы, прежде ниспадавшие на плечики, разом поседели, обратились в густую копну, их сковал серебряный венец. Венец, охватывающий могучий лоб мыслителя. Тот, что был ещё недавно Солиг, вытянулся, опередив меня на голову, и раздался вширь, а бородища, заплетённая косой, украсила грудь. Он хохотал, коварный Харбард, сбрасывая обличие за обличием, снимая маску за маской. Он веселился, и имел на то право — смутьян и губитель, морок и рознь. — Неужто не так? — подмигнул Он мне своим единственным оком. — Так, — горько усмехнулся я и зашагал на свет, прочь из девятой пещеры, откуда так и не сумел выбраться. Хоть в этот раз, быть может, Харбард остался вполне доволен. Примечание автора: *Солиг — по шведски “солнечная”. *Харбард — Длиннобородый, Седовлас — хейти бога Одина ГОСПОДИН СЛУЧАЯ— Где он? Я потерял его из виду? — сказал первый. — Там, впереди, в длинном плаще! Не оглядывается. Старший предупреждал — больно опасный тип, — уточнил второй. — Он голыми руками разделался с нашей прежней командой, никто и пикнуть не успел. А были не хилые ребята, прошли Афган. — Что, дерётся сильно? — спросил первый. — Нет, просто ему везёт, — отозвался второй, и добавил. — Как никому другому. Он будто бы хозяин своей удачи. Но шеф предупредил — “ни одна досадная случайность не должна повредить нашим планам”. — Теперь не уйдёт, его уже ждут наверху, — обнадёжил напарник. Лента эскалатора метро неспешно ползла вверх. Крепко сбитые парни — галстучки, при полном отсутствии шеи, пиджачки, всё, как положено — еле слышно переговаривались, стоя на рифлёных ступенях. Один из них, бритоголовый, полез под мышку и что-то поправил там. — Профессиональное движение, — подумал Инегельд, — но, чую, на переходе стрелять не станут. Он сунул руку в карман плаща, представив, что тот полон мелочью. Так и оказалось. Нынешние рубли не годились — вес маловат, измельчали деньги. — А вот эта, с острым краем, сгодится. Гнутая, — ощутил он. Чуткие пальцы обнаружили и цифры. — Это даже забавно, — усмехнулся Инегельд, — Павел Петрович, однако. — 47 —
|