— Стоять! Руки за голову! — услышал он властный окрик… Состав шумно тронулся с места. Инегельд лениво посмотрел сквозь мутное стекло и встретился с недоумённым взглядом преследователя, за спиной которого маячили патрульные, только не с гитарами, а с АКМами наперевес. — Сущие дети! — улыбнулся Инегельд. — И эти не наигрались. Напридумали себе “железок” разных за пару-тройку сотен лет и решили, мол, что уже сильные мира. ПРОЩАЙ, ВАНЯ!Иван сидел насупившись, изредка посматривая в сторону жены. Та весело подмигивала своему ненаглядному, а уж как плясала, как плясала, ведьма, как вертелась — всем на диво. Гости только и ахали. А у батюшки аж челюсть отвисла, когда рыжекудрая Василиса плеснула в него последки из левого рукава. Зажмурился… Но брызги в миг расплылись по полу горницы синим озером. Ставни терема разверзлись, и набежавший ветерок задул свечу за свечой, а полная луна, проникнув мутным взором сквозь пустые глазницы окон, отразилась в водной глади. — Что, Ваньша? Попал? — ухмыльнулся старший брат и толкнул Ивана в бок. — И не говори. У всех бабы, как бабы, дуры и есть дуры. А мне вон досталась… Василиса… Премудрая, — совсем загрустил Иван. Жена меж тем пошла, выкаблучивая, вкруг колдовского пруда и, широким движением белоснежной ручки из правого рукава пустила по нему лебедей. Ведьмовские очи Василисы подняли супруга из-за стола. Точно одержимый лунной болезнью, он двинулся к ней, шепча ласковые слова, что-то про рыбок, заек и кисок. Да, разве один Иван? Сам государь-батюшка, поддавшись магнетизму невестки, слез с трона и зашагал по ступенькам вниз, где бояре да боярыни, словно лебеди да лебедушки, норовили водить хоровод. — Аль не признал меня, Иван-царевич? — спросила Василиса очарованного супружника. — Ты жена моя, Василиса Прек… Прек… Прем…мудрая, — медленно проговорил Иван сахарными устами. — Это правильно. А что лицо такое кислое? — молвила она спокойно, но так сверкнула бесовскими зелёными глазищами, что молодому супругу и вовсе стало не по себе. — Бог с тобой, Василисушка! Может, брага крепка, нездоровится… Наверное, съел что-нибудь… Отпустила бы ты меня до дому. — Что ж, с ним и ступай себе, утро вечера мудренее, — сказала Василиса и колдовски улыбнулась на прощанье. А прощанье было недолгим. Припав к холодной, как снег, ладони, Ванька вскочил и, откланявшись родителю, скоренько двинулся к выходу. Жена проводила его внимательным взглядом, но больше ничего не сказала. У высокого красного крыльца висела вместительная ступа. Миловидная старушка, тоже рыжая, как и сама Василиса, отставив помело, лихо лузгала семечки, облокотившись на перила. Заслышав, как хлопнули дверцы, старуха повела носом в сторону Ивана. — 50 —
|