— А что вы скажете о мире, который принадлежит только учёным, — возразил незнакомец торопливо.
— Это несчастный мир, — ответил Оливер Хевисайд, — Пожалуй, на сей раз я уклонюсь от вкусного обеда, потому что знаю, как он может быть приготовлен.
* * *
— Неужели вы откажетесь от перспективы увидеть венец своего творения?! Как можно? У Вас никогда не было нормальных условий для работы — а там ресурсы всей планеты будут к Вашим услугам… — горячо заговорил пришелец.
Но Хевисайд знаком прервал его:
— Не огорчайтесь, Валентин! — молвил он на всеобщем языке, — У вас ничего не получится с моим перемещением.
Названный Валентином обалдело уставился на старика.
“Он умер семидесяти пяти лет от роду. В департаменте выделили машину для перевозки тела. Это был первый и последний раз, когда Оливер Хевисайд воспользовался автомобилем…” — также наизусть проговорил старик.
Валентин положил руку на шлем.
— Там, в столе! — улыбнулся ему Хевисайд, — Надо выдвинуть ящик и откроется панель. Видите её?…
В руках у гостя оказался небольшой диск-голограмма с изображением четырёхмерного куба, внутри которого чётко выделялась надпись на всеобщем языке Земли: СИВР-356.
Тогда Валентин извлек из сумки на поясе точно такое же удостоверение Института Времени — голограмму в виде четырёхмерного куба на фоне Млечного Пути — и предъявил старику.
— А, двести тридцать седьмой? — протянул учёный. — Орлов Валентин Викторович. Я так и думал.
— Вот незадача! — огорчился Валентин.
— Всё ещё впереди! — ответил тот, кто некогда был Оливером Хевисайдом. — Но, как вы понимаете, мы у себя в будущем также не заинтересованы в раскрытии собственной деятельности.
СОБАЧИЙ АНГЕЛ
Медленно, ощупывая перила, я спускался в подземный переход. Вниз по тем же склизким ступенькам пронеслись юнцы в дурацких красных колпаках на западный манер. Год близился к закономерному исходу.
“Только беспечный мальчик или глубокий старик по нашей-то по русской погоде может под самый Новый год носить на башке такое убожество” — подумал я.
Но тут же спохватился: сам и вовсе вышел “без головы”.
Накануне, правда, было слякотно, а нынче коварный мороз прихватил вчерашнюю грязь и слизь.
Хоть и идти недалеко, всего-то из гостиницы “Москва” в Госдуму, навязчивая мысль о менингите — следствие плохого настроения — заставила меня задержаться на Охотном ряду.
Одноимённый комплекс, что на скорую руку сварганили под Манежной площадью, так же скоренько приказал долго жить. Не прошло и года, как потребовалась реставрация.
Но с этой стороны Манежки кипела жизнь. И “над”, и “под”.
— 139 —
|