|
Планетка не заставила долго ждать и во вторник меня вызвали на дуэль. Я пожалел старика Сервантеса, но вызов принял. Рыцарь печального образа погрозил копьём, а я добил его морально, мигом нарисовав в воображении реактивный двигатель, замаскированный под ветряную мельницу. Планета казалась ребёнком, и эта игра забавляла младенца. Забавляла она и меня, но на всякий случай я проверил пожарную сигнализацию и заглянул в аптечку скорой помощи. Там стояло три пузырька, по словам Веога, напутствовавшего меня — на все случаи жизни. На первом рукой профессора было написано: “Проклятая”, на втором “Царская”, а на третьем — “Выпить в крайнем случае”. Надписи “Яд” ни на одном не значилось. В среду в 10.00 по планетарному времени заявился Руджиери, попросив справочник по ядам. Я разочаровал его, в электронной библиотеке по флорентийским ядам ничего не оказалось. До полудня гоняли чаи, весь распорядок полетел кувырком. Ещё полчаса спустя при попытке к отравлению хозяина корабля — дурная привычка — гость был разорван на мелкие кусочки собакой Баскервилей. Болото навевает особые воспоминания. До 14.30, пока не глянул на часы, сам спасался от этого чуда природы, в 14.31 создал на пути у пса гигантскую сахарную кость. Пес стукнулся о неё лбом, но подачку принял, вскоре дог откликался на кличку Бобик. Ласковый был пёс, но к вечеру, не брать же его с собой на борт, зверь отбросил лапы. Не подумайте, что я изверг, но кость оказалась куриной. Помянув его “Проклятой”, я перешёл было на “Царскую”, но вкус был ещё тот, и склянка осталась ещё не совсем пустой. Тело животного, а может, и не животного, постепенно было впитано почвой и от него не осталось и следа, как и от знаменитого Полка — планета-ребёнок подтирала за собой, за неимением родителей. Каждая игра кем-то придумывается, но не всегда в неё играет сам автор идеи. Я был обязан участвовать в этой игре, хотя придумывать её не желал. Гудвин, будь он неладен, являлся каждый раз в новом обличии. В общем, в четверг, с утра уверенность в собственной непогрешимости и неуязвимости внезапно сменилась страхом. Дрожь пощупала спину, опрометью пронеслась по позвоночнику и развязала каждый нервный узел. Они заходили, как маятники — мозги грызла новая фантазия, поэтому голова чесалась. Я сбрил надоедливую поросль — дельце уже не представлялось таким выгодным и безопасным — и вышел, подышать свежим воздухом. Свежий шестибалльный ветерок, как сумасшедший, теребил защитный комбинезон. Я прикрыл глаза ладонью, но ветер прилепил её ко лбу. Пришлось повернуться боком… — 122 —
|