Мы, технари, про него лучше иных знаем. Вон, давеча, компьютер повис. Ни туда, ни сюда. Надёжно так повис, диск, как думали, слетел аж на физическом уровне. Ренат совсем приуныл — винт чужой. Призвал Аллаха там, али кого ещё. Закатал рукава. Тут звонит эта самая Нечто и что-то ему говорит… А Ренат на монитор уставился — ожила машинка! “Постой, — кричит, — не вешай трубку!” “Если б она свою рученьку на блок системный возложила, — твой бы сотый в пятисотый превратился!” — юродствовал я тогда, но факт штука упрямая. — Нет, ребята! Я не могу! Слишком узкий гриф, — вдруг взмолилась Рыжая, возвращая инструмент. — А ты через “не могу”, раз взялась. Чему я тебя учил? Да, эту песенку, если всерьёз захотеть, можно за два дня освоить, — возразил Ренат, усмехнувшись в густую черную бородищу, а гитару назад не принял. Гордей уплетал вермишель с тушёнкой, урча, точно котяра. “Нодейка” раскочегарилась настолько, что не нуждалась в подкормке. — Чего поём? — спросил Бродяга, подсаживаясь к Юле со свободной стороны, поскольку с другой — сидел уже я, а свято место пусто не бывает. — Сейчас узнаешь! — молвила девушка, снова прильнув к гитаре. — Это тебе не на клавиши давить, признавайся — небось с тех пор и в руки-то её не брала? — укоризненно сказал Ренат. — С каких это пор? — поинтересовался Бродяга, поглядывая на прелестного соседа. — А как настраивал инструмент… — пояснил я, присутствовавший на том священнодействии, и ревниво осмотрел тёзку с ног до головы. В картузе защитной раскраски, чумазый, порядком заросший щетиной, Димка походил на самого настоящего, классического туриста, и если бы только не машина и связанный с ней обет трезвости, с Бродяги можно было бы рисовать портреты и делать фото для журналов “Наши в лесу” или “Вокруг света”. — Да, Ренат это умеет! — протянул Бродяга, — У него дома аж четыре гитары. — Четыре бревна, — поправил его хозяин. — Причём два — трофейных. Кто-то зашёл на огонек, да позабыл. — Угу! — подтвердил Гордей, знавший в этом толк. Я с завистью поглядел на них на всех. На весёлого Гордея — потому что он когда сыт, то всем доволен. На Рената, попыхивающего трубкой — поскольку он был из тех, от кого не хочется уходить даже под самое сонное утро после самой разгульной ночи. На Бродягу — мне бы его доброту, оптимизм, да сбросить десяток лет. Рыжая взяла-таки неловкий аккорд, один из семи ей знакомых, хотя Ренат утверждал, что аккордов всего три. В любом случае это и было ровно в три — или даже семь — раз больше, чем знал и умел я. Мелодия не выстраивалась, может, Рыжая робела перед опытным учителем, может, гриф и впрямь оказался больно узок. — 117 —
|