|
Больше до катастрофы Элис с Доном не говорила. Она рано легла спать и проспала до четырёх утра. В это время их сын Джон, студент Флоридского университета в Гейнсвилле, приехавший на каникулы домой, засиделся у телевизора. Когда на экране появились ночные новости, он кинулся к телефону и позвонил Донне. Донна тут же приехала. Вдвоём они позвонили в госпиталь, где им сообщили, что Дон жив и только сломал ногу. Тогда они разбудили Элис и отправились в госпиталь. Приехав, они выяснили, что повреждения Дона куда тяжелее. Но по характеру Дон был борцом. После тяжёлой операции он сохранял сознание. Когда Элис вошла в палату, он тут же узнал её и сжал ей руку. Приехал священник, и Дон обратился к нему по имени. Что характерно, он бунтовал против ухода, против больничной рутины. Его злили трубки в носу, и он уговаривал Элис выдрать их. — Дон любил птиц, — рассказывала нам Элис. — У нас во дворе была кормушка. Дон любил пить кофе, глядя на птиц. В тот день, когда он умер, мы приехали из госпиталя примерно в половине девятого утра. Моя мать возилась в кухне. Вдруг она позвала меня: “Элис, иди скорее, взгляни”. Я вышла на кухню и посмотрела на веранду. Там носилось по меньшей мере десятка три птиц. Обычно я оставляю дверь слегка приоткрытой, чтобы могли спокойно ходить наши собаки. И очень редко одна, ну, может быть, две птички, залетали туда. В таких случаях приходилось “провожать” их веником. Но то, что творилось в тот день, было просто невероятным. Я растерялась, не зная, что делать, потому что раньше птицы не могли найти выход, если их не направить веником. Но вдруг стая дружно поднялась и вылетела в крошечную щель, через которую, видимо, и влетела внутрь, все тридцать сразу. Никто их не подгонял. Я решила, что они просто приходили проститься с Доном. Ведь он так любил их. Я знаю, что, когда человека постигнет горе, он способен вообразить самые разные вещи. Но я и сегодня считаю, что это был знак, что Дон покинет нас. В тот весенний вечер в Майами я понял, что ни Донна, ни Элис Репо не склонны преувеличивать своё горе. Они по-прежнему были преданы Дону, но успели успокоиться. Больше всего они жалели, что не смогли быть с ним в его последние минуты. Он умер спустя 31 час после катастрофы. Хоронили его в закрытом гробу. Элис с трудом переносила обрушившееся на неё горе. Семья окружила её любовью, стараясь согреть и успокоить. Элис вспоминает, что вскоре с ней приключилось несколько странных и на удивление ярких случаев. Как-то ночью она проснулась оттого, что подушка рядом с ней издавала острый запах одеколона “Виталис”. Это был любимый одеколон Дона, но к тому времени в доме уже с год никто им не пользовался. Наволочки были совершенно новыми. И всё же запах был так силён, что разбудил её. Она перевернула подушку в надежде, что запах исчезнет, воспоминание бередило ей душу. Однако запах стоял ещё почти весь следующий день. — 342 —
|