|
— Извините, ваше превосходительство, мне этого недостаточно, — волнуясь, а потому и с особым нажимом сказал он. — Ваш дежурный — рохля, он три дня батарею искать будет. — Не беспокойтесь, найдет. — Все же разрешите побеспокоиться, ваше превосходительство. Михаил Дмитриевич стоит перед Ловчей, и ему дорог каждый час. Поэтому не сочтите за труд написать приказ батарее Василькова лично. Федору очень трудно было произнести это: он буквально преодолевал себя на каждом слове, потому что привычная, столь знакомая ему апатия жила в нем, готовая каждое мгновение выползти на свет. Он до боли ощущал ее, эту проклятую апатию, это равнодушие ко всему и вся, он сейчас физически боролся с нею, со страхом ощущая, что суровое генеральское «нет» навеки похоронит в нем желание когда-либо проявлять самостоятельность. Поэтому каждое его слово звучало с таким напряжением, что Пахитонов впервые с интересом посмотрел на скобелевского порученца. — Вот, — неожиданно сказал он своему нерадивому офицеру. — Учитесь у скобелевцев добывать то, что вам приказано. Молодец! — генерал улыбнулся Федору. — Так и передайте Михаилу Дмитриевичу, что Пахитонов вас молодцом назвал. — Он написал распоряжение и вздохнул: — У них — стальные орудия Круппа, а у нас — Васильковы. Так-то. Держите. И поспешайте. — Благодарю, ваше превосходительство! — с огромным облегчением сказал Федор. К пяти утра следующего дня Олексин привел батарею. Попросив обождать, без стука вошел к Млынову. — Господин капитан, батарея штабс-капитана Василькова стоит у крыльца! — с порога выпалил он. — Что? — адъютант сидел на походной кровати, спустив голенастые ноги в сиреневых кальсонах. — Где, говорите, Васильков? — У крыльца! — Федор, не выдержав, заулыбался. — Надо бы разместить да накормить: всю ночь шли. — Молодец, — хмурое лицо Млынова посветлело; незаметно для себя он перешел на дружеское «ты». — Генерал Пахитонов тоже назвал меня молодцом, о чем и приказал лично доложить Михаилу Дмитриевичу. — С этим еще успеешь, — усмехнулся Млынов. — Иди спать, я о батарее позабочусь. — Поесть бы, — вздохнул Федор. — Сутки крошечки не видел. Рюмку бы водки да щей котелок. — Ступай к конвойным: и щей нальют, и водки поднесут. Конвойные казаки Скобелева относились к Федору с неприкрытой насмешкой, и Млынов отсылал туда Олексина не случайно. Он чувствовал его взлет и хотел закрепить его. Федор понял это, и на той волне, которая сейчас несла его, готов был идти куда угодно. — 136 —
|