|
Книга была проложена промокательной бумагой для поглощения влаги, но украшенный вышивкой переплет, поврежденный так сильно, что уже не подлежал восстановлению, был влажный и неприятный на ощупь. Я держала книгу с осторожностью. Название было неразборчиво, но я смогла понять, что это молитвенник – по крайней мере, книга выглядела как молитвенник – возможно, семнадцатого века, в довольно плачевном состоянии. Это все, что я могла заметить. – Что еще вы можете мне о ней сказать? – Книги в переплетах, украшенных вышивкой, были популярны среди высшего класса с пятнадцатого по семнадцатый век. Обычно это религиозные или богослужебные книги. Они имели большее распространение во Франции, Германии и Англии, чем в Италии, хотя несколько экземпляров сохранились и здесь. Самые ранние относятся к тринадцатому веку и были в основном расшиты монахинями в монастырях. – Теперь откройте книгу. Я сделала это крайне осторожно, как будто открывала коробку со змеей или каким‑то отвратительным насекомым, но название было стандартным; «Le pregmere cristiane preparate da Santa Giuliana d'Arezzo» и содержание знакомым: подборка из Миссала[99] – заупокойная служба, покаянные псалмы, часослов и так далее – вплоть до персональных молитва христианина. Я успокоилась. То, что, я боялась, окажется трудным, оказалось простым. Хотя было досадно, что переплет погиб. Переплет, возможно, был более пенным, чем сама книга Она взяла у меня книгу и распахнула ее посередине. – Посмотрите, – сказала она, – видите: две книги были переплетены вместе. Она пододвинула свой стул, чтобы мне было лучше видно; я развернула свой так, чтобы мы сидели плечо к плечу. Она положила открытую книгу на стол. Я увидела страницу со вторым названием: «I sonetti lussuriosi di Pietro Aretino».[100] Я для себя перевела слово lussuriosi как «сладострастный». – Практика соединения двух книг под одним переплетом, – я по‑прежнему говорила авторитетным голосом, – в целом, не была редкостью в начале Средних веков, но это крайне необычно для семнадцатого века. – Да, – сказала она, – но у нас здесь и compagnia[101] странная. Она начала перевертывать страницы. – Что собой представляет мужчина? – наконец спросила она, посмотрев на меня. – Не имею понятия, – сказала я, чувствуя себя при этом крайне взволнованно. – Вам пора было уже это понять. Я ничего не ответила. – Мужчина, – продолжала она, – это набор китайских коробочек. Он – народный философ, последователь учения Платона. Он – агрессивный воин, Ахиллес или Одиссей. Он – отец семейства и домашний тиран, пучок нервов, потому что в действительности он иррационален и труслив. А его внутренняя сущность представляет собой собрание образов, маленькую картинную галерею, столь же приватную, как уборная римского папы в Ватикане. Давайте я вам покажу. — 77 —
|