|
– Ты все eine влюблена? – спросил он. – Уже нет, – сказала я. – Он вернулся к жене? – Да. – Мне жаль. – Ничего, папа. Все в порядке. Но мне жаль, что я сказала то, что сказала. Я не очень хорошо подумала. – Ничего, все в порядке. – У тебя неприятности, папа? Насколько это серьезно? Что было тяжелее всего – это то, что он впервые за все время попросил меня о чем‑то, что ему было очень нужно. И впервые за все время у меня было то, что ему нужно. И я не могла ему это дать. – Нет, – сказал он, – не очень серьезно, если все резко не станет хуже. В тот день мы с Тони занялись любовью первый раз – в моем номере в отеле. Наше воображение разожгла продажа Аретино, а наши тела – долгая, медленная к этому дорога. Ну, медленная по современным стандартам. Кто знает, какие эротические вершины мы смогли бы покорить, если бы не госпожа Хоуль, которая стучала в дверь каждые пять минут. – Ваш посетитель уже ушел? – Нет еще, – говорила я, стараясь дать ей понять тоном своего голоса, что мы с Тони бьемся над кроссвордом в «Таймс». – Извини, – шептал Тони. – Это не твоя вина. Это был сизифов труд – катить мяч нашего удовольствия вверх по склону только для того, чтобы он опять скатился вниз после стук‑стук‑стук госпожи Хоуль. – Нет еще, госпожа Хоуль. Наконец‑то мы добрались до вершины, как раз когда госпожа Хоуль принялась стучать в дверь в шестой или седьмой раз: – Ваш посетитель уже ушел? Я не смогла до конца сдержать крик экстаза, но изо всех сил постаралась скрыть его под итальянской речью. – La sua voluntade – невнятно произнесла я, – nostra pace. – Что вы говорите? – На все воля Божия, госпожа Хоуль. На все воля Божия. А теперь не оставите ли вы нас в покое на несколько минут? Мой посетитель скоро уходит. Было около четырех часов, когда мы пересекали улицу, направляясь к Британскому музею. Это был мой последний шанс увидеть мраморные статуи Элджина. Шел мелкий дождь, так что мы арендовали зонты на стойке в фойе музея. Госпожи Хоуль поблизости не было видно. У нас у обоих были небольшие проблемы с желудком (слишком много острого карри), и пока мы сориентировались в музее, было пора идти в туалет. Я упоминаю об этом только потому, что в женской комнате, переделанной из мужской (там остался ряд писсуаров), был паркетный пол и самые широкие унитазы, какие я когда‑либо видела. Я с трудом доставала от одного края до другого. — 204 —
|