|
Я чувствовала, что краснею, как всегда краснею, когда кто‑то предлагает мне нечто как гром среди ясного неба. Я не могла говорить. Не могла пошевелиться. Не могла думать. Я притворилась, что не понимаю, и затем сказала первое, что пришло в голову: – Папа, ты не должен был уезжать из Чикаго. Это было единственное место, которое я когда‑либо называла домом. Я намеренно хотела ранить его, и я знала, что мне это удалось, потому что он надолго замолчал. Я наблюдала, как секундная стрелка поедает минуты. Это будет дорогой телефонный звонок. В то утро, когда умерла мама, папа просто сидел на краю постели, обхватив голову руками и ожидая, когда придет доктор. Сейчас я представила, что он сидит так же, на краю постели, с толстыми плоскими сосками, как будто кто‑то вырезал их из кусочка ветчины дыроколом, резинка на трусах ослабла… В ожидании. Как только я ни старалась, я не могла себе представить Техас. Река, гора, обрыв – все это для меня было пустым звуком. Даже собаки. Бруно и Саски. Что теперь будет с нами? Я хотела позвонить Мэг и Молли, однако мысль о собаках перевернула меня. У меня были претензии к отцу, но я забыла о собаках, забыла, как счастливы они были видеть меня, когда я вернулась из Италии, после того как мама заболела. – Марго, – наконец сказал он, – ты думаешь, мне это было легко – продать наш дом? Ты думаешь, я сделал это назло тебе? Я повесил объявление ПРОДАЕТСЯ вроде как в шутку. Мэг и Дэн говорили, что поедут на Рождество в Милуоки; у Молли сломалась машина, и она собиралась остаться в Анн‑Арборе со своим бойфрендом; ты была в Италии; ты не звонила, до самого вечера накануне Рождества. Я повесил объявление, чтобы дать возможность твоим сестрам задуматься, а затем я сам задумался над этим, когда вышел на улицу, чтобы снять его. Я понял, что настало время двигаться дальше. Я не знаю, откуда я это знал, но я знал. Вот тогда ты позвонила, прямо вслед за этим. Я сидел за кухонным столом и заполнял рождественские чулки. Ты сказала, что влюблена, и я был счастлив за тебя, хотя он и был женатым человеком. Я с тех пор почти ничего не слышал от тебя. Теперь была моя очередь замолчать, видеть, как падает снег, в то время как он прибивает табличку о продаже к круглому столбу на porte‑cochere , смотреть на Рио‑Гранде, пока он отливает на вершине холма. Я всегда знала и любила его как моего отца, но я никогда не знала и не любила его как мужчину, кого‑то со своим собственным распорядком дня, своими планами, своим будущим, о котором он должен заботиться сам. Где бы он ни был, это все равно было то место, где, когда я вынуждена буду туда вернуться, меня обязательно примут. Но я знала, что не собираюсь ехать туда. Ни сейчас, ни потом, ни чтобы остаться, ни даже с обратным билетом в сумке. — 203 —
|