|
Это тем более удивляло, что поляна возле пчельника имела обжитой вид. Рядом с избой из горбыля и рубероида был сколочен аляповатый балаган, громоздился длинный артельный стол на колченогих козлах, чернел обширный круг кострища, валялись вокруг напиленные бензопилой чурки. Бригада жила капитально, о чём свидетельствовало также количество консервных банок и пустых флаконов за углом. Ставили сено или заготовляли дрова. Ребята, видать, молодые и весёлые, что я определил по художественному оформлению стана, — по притолоке над входом было выведено: «Аттракцион “Проверь себя”», а на двери мелом же представлена прекрасная русалка с фигурными губками карточной дамы, лёгкие волночки ласкали обольстительно пышные груди. Я усмехнулся романтической фантазии небесталанного художника. Одно было непонятно: для чего понадобилось разваливать в избе печку? (От неё осталась лишь груда закопчённых с одного бока кирпичей.) Сами квартировали в жаркую пору, но зачем же безобразничать? Э-хо-хо, забыты старые таёжные законы. Ужинал в темноте одиноко за длинным столом, как председатель, покинутый членами коллегии. Отблески огня играли на двери — казалось, прекрасная русалка иногда шевелилась и подмигивала, я нет-нет, да и оглядывался на неё. Спать, разумеется, пошёл в избу. Притащил из балагана охапку утолоченного сена, сверху расстелил пиджак, в изголовье, пока устраивался, затеплил свечку. Наконец вытянул усталые ноги, прикрылся курткой и задул огонёк. В темноте проплыло облачно едкого парафинового чада, затем из углов потянуло тонким, впитавшимся в стены медовым духом и ароматом сотового воска. Я глубоко вдыхал этот старинный ладанный дух, истома расслабленных мышц разлилась по телу. Сладкий сон принимал меня на свои пуховые крылья… И тут в темноте неподалёку что-то зашушукало. Зашепталось, невидимо прошелестело проворными лапками и поскреблось. Вот же тварь — мыши, терпеть не могу. Спасу от них нет в таёжных избушках: всё источат, крупу просыпят, сухари обгадят, полиэтиленовые мешки издерут в мелкую крошку. Я громко постучал ладонью возле себя и выругался: — У, паразитки, пошли прочь! Как будто они меня послушаются… Пришлось зажечь свечку. Тщательно осмотрел нары вокруг себя, на всякий случай поколотил по ним торцом топорища, ещё поругался. Мыши пришипились. Однако стоило загасить огонь и отдаться дрёме, темнота снова ожила. На этот раз звуки послышались более грубые, откровенные и… непонятные. Не рядом, а в противоположном углу кто-то ворохнулся, почесался и вздохнул. Хрустнула старая, прогнившая матица. Только этого не хватало! Потрещит, да и рухнет на голову. Парни жили молодые, а лодырюги: нет, чтобы подпереть потолок — всё бросили и убрались на улицу… Не успел я про себя поругаться, как в раме слегка задребезжало стекло, что-то прошелестело от стены к стене и будто слегка опахнуло. Нет, это не мыши, скорее — птица. Живёт под крышей сова и в темноте начинает шастать. Что ей делать-то в избе, в лесу надо охотиться! А-а, я же вставил раму и затворил дверь — не может вылететь! Чтоб у неё глазищи лупатые вовсе выпучило. Придётся вставать ещё раз. Поднялся, распахнул дверь в темноту: — 257 —
|