|
Да, это, должно быть, леший водит меня по колку, потому-то я и плутаю в трёх берёзах. Этот трезвый вывод не освободил меня от чувства страха, напротив — от сознания близкого присутствия нечистой силы у меня заходил озноб по загривку и стали постукивать зубы, но зато я обрёл способность к разумным действиям. Мне вдруг вспомнилось, каким образом можно расколдоваться, сбросить с себя бесовское наваждение. Я быстро стянул через голову свитру и рубаху, вывернул их на левую сторону и, путаясь от холода и страха в рукавах, натянул на себя снова. Занятый этой манипуляцией, я на время выпустил из поля зрения манящий огонёк и забыл о нём, но теперь, вспомнив, оглянулся вокруг и не нашёл его ни вблизи, ни вдалеке. Зато я заметил, что деревья стали более ясно видными во мгле и даже проступили трава и пеньки. Я схватил ведро с водой и зашагал прямо по лесу, куда глядели глаза, рассудив, что лес не так велик и я всё равно выйду из него, если пересеку насквозь в любом направлении. И действительно: деревья вскоре стали редеть, высокая дурнина сменилась ровной покосной травой, и я вышел на макушку косогора, с которого уже довольно отчётливо просматривался лог с какими-то тёмными строениями внизу и небольшим, тускло светящимся квадратом под пересечением крыш бревенчатых домов, приделов и башенок. “Мельница!” — осенила меня радостная догадка. И хотя именно мельница, по общему представлению, была приютом и рассадником всякой нечисти и нежити, я испытывал к ней в ту минуту нежное, почти благодарное чувство. Да, это была наша водяная мельница под высокой плотиной пруда. А я стоял на косогоре, который тоже назывался Мельничным, как и деревянный маяк, торчавший у дороги при свороте с тракта на мельницу. Я огляделся, и хотя маяка не увидел, скрытого за лесом, но всё равно весь мир передо мной вдруг снова обрёл знакомые очертания, всё в нём вернулось на свои привычные места. Вот мельница, вот Мельничный косогор, там — маяк, здесь — лес, а туда — наша пашня. Словно бы меня, перевёрнутого вниз головой, снова поставили на ноги, и я бодро затопал по хребтику косогора, чтобы обогнуть перелесок и выйти к нашей загонке, к трактору. Когда лес кончился и передо мной открылось поле, тьма уже заметно рассеялась, и я довольно чётко увидел наш колесник. Он стоял на том же месте, без всяких признаков жизни. Мотор молчал. Фары не горели, не светился и факел, который собирался разжечь Антошка Пожарник, да и самого тракториста тоже не было видно. “Наверное, ищет меня”, — подумал я, прибавляя шагу. Идти по гребнистой влажной пахоте было нелегко, разбухшие сапоги вязко утопали в ней, ныла в плече оттянутая ведром рука, но я, обрадованный освобождением из плена нечистой силы, не замечал усталости и боли. — 235 —
|