|
Но скоро наступил момент, когда милых мальчиков стали ловить слишком часто, и на какое-то время они утихли. Наивные люди полагали, что на этом всё и кончилось. А через неделю лагерь разбудил невероятный шум: дико визжали, звали на помощь девицы; раздавалось какое-то непонятное и очень противное уханье, грохот, подвывание, и всё перекрывал механический грохот и лязг. Боковенко решил, что комбайнёр Толик приехал на тракторе и планомерно сносит лагерь (несколько раз обещал, если ему не дадут водки). Кузьмин решил, что на лагерь напали разбойники. Я решил, что деревня ополчилась на лагерь и приехали мужики на тракторах. Вася-художник решил, что начался конец света. И все мы дружно решили, что всё это — работа наших мальчиков. И все мы с разных концов лагеря помчались к источнику шума. Пожалуй, это было даже по-своему красивое зрелище: тёмное, но не чёрное, а глубоко-синее небо позднего августа, зубчатые вершины лесополосы, залитый лунным светом лагерь. А из-за палатки-балагана, где завтракал и обедал весь лагерь, вылетали девицы-студентки, босиком, в одних рубашках. Пятна их светлых рубашек на фоне леса, под сиянием небес, среди тёмных палаток — это было удивительно красиво. А за девицами гналось привидение. Всё зелёное, светящееся, с огромными глазами насекомого и странным носом, как у тапира. Наверное, наша четвёрка тоже была интересна: четверо дядек в одних сапогах и в трусах, причём Кузьмин с двустволкой, я с топором, Боковенко с лопатой в руках. Несколько мгновений мы таращились друг на друга: четверо людей и привидение. Потом привидение ойкнуло, как-то странно присело и ломанулось за палатки. Скажу честно: преследование отступающего противника мы организовали не мгновенно. Впереди ведь ещё был рык и лязг, и сколько там таких — кто знает. И только через полминуты истина вполне дошла до нас. Только через полминуты Кузьмин рявкнул “цыц!” продолжавшим повизгивать девам, и мы направились… куда давно пора было направиться. По дороге Боковенко нашёл в палатке-столовой хрипящий и лязгающий магнитофон, пнул его, и гадостные звуки стихли. Только кричали ночные птицы, взволнованно сопели девы и раздавался громкий храп в палатке мальчиков. “Привидение” валялось на берегу канала — гидрокостюм и противогаз. А мальчики “спали” так усиленно, так вдохновенно, что мы простояли в их палатке ещё с полминуты, а они все усиленно храпели. Наконец Кузьмин печально вздохнул и очень грустно произнёс: — Вставайте, сволочи. Ну и какая же падла спёрла мой гидрокостюм? И тогда спальные мешки начали извиваться и корчиться, и наконец один не сдержался, фыркнул, потом второй — и палатка огласилась такими взрывами веселья, что казалось, она сейчас рухнет. — 112 —
|