|
— Фёдорович, пойдём на Ману сходим! Дня на три… — Идём, — соглашаюсь. — У меня суббота свободна. В пятницу и отправимся, после работы… — Только, Фёдорыч, без всякой еды… Хорошо? Ну, а воды там… по горло! — Добро, Юрий Александрович… И идём мы с ним на Ману, без всякой еды, на три дня, на подножный корм: на черемшу, на прошлогодние орехи, на пучки борщевика и дягиля. Оба мы любили тайгу, природу безмерно. Как и Саша Видов… — И я тебя прощаю… — Ты мне скажи, Фёдорович, сколько с тех пор прошло? Ну, как я того-этого… — Лось-Лосище, сегодня ровно десять лет… — Что? Десять лет?! Вот мне и ещё одна тема для наблюдений и исследований: “Время — категория субъективная”. Или: “Время вне пространства”… Ты знаешь, Фёдорыч, я тут весь поглощён своей физикой. У меня нет времени, я занят, занят, занят… По объёму сделанного я прожил тут не меньше сотни лет, правда, это была очень быстротечная сотня лет, совсем незаметная. Как там мои: Мишка, Аня, Алёна? Уже все старики, наверно, старики… Привет им от меня… Ой, извини… Отсюда не возвращаются… Лось взял прямо из воздуха изящную керамическую чашечку, попил из неё и бросил за спину… Она исчезла в воздухе… Лось заметил моё удивление. — Ты тут многому удивишься, главное, пожалуй, это неравенство: энергия исчезает без следа и появляется ниоткуда, как и материя… Лось развёл руками, такие вот тут чудеса, уж не взыщи… — А ты не хочешь со мной сходить? Есть тут прекрасные лазовые Столбы — скалы… Я хожу иногда… Знакомые бывают… И Лось исчез как-то совершенно незаметно, ушёл от меня. Или я от него… Был вот и нет… И опять ведёт меня тропа. Я иду и радуюсь своему одиночеству на этой прекрасной неведомой земле с потрясающе прекрасным климатом. Я иду, не устав любоваться расчудесной красоте картин первобытной природы. Тут не то чтобы радиация, химия, грязь или пыль не носятся в воздухе, тут и мысли человеческой не ощущается никакого присутствия. Древность. Конец мезозойской эры… В пальмовой тени, у нового родника, певучего, баюкающего, журчливого, в типичном оазисе я прилёг отдохнуть. И, кажется, задремал… Когда я открыл глаза, передо мной на корточках сидел человек и пристально смотрел на меня. — Я тебя узнал, — сказал он. — Ведь ты такой-то, — и называет меня полными именем, отчеством и фамилией… — А ты меня… узнал? Я всмотрелся. Я глядел, и что-то облетало с него, опадало, и из-под этой шелухи проглядывало давнее, знакомое, даже близкое. Я узнал его. Это был мой давний приятель. Мы учились с ним на курсах переподготовки военных переводчиков, ещё в войну. Он собирался после войны в университет, на исторический факультет… Он погиб в Германии при невыясненных обстоятельствах. Мне об этом написал тогда же кто-то из совместных друзей. — 86 —
|