|
Саша протянул мне листы, не знаю даже чего, папируса, что ли, с рисунками на них. Он был художником, даже кончал когда-то какую-то школу. — Углём вот рисую… Тонкие рисунки птиц, действительно неведомых, не отмеченных ни в каких самых полных справочниках… Я рассматривал Сашины рисунки. Он смотрел на меня. — А ты постарел, Фёдорович, вон седины-то сколько… Ты давно… оттуда? Как там мои? Как моя доча? — спросил Саша, а сам уже принялся за какие-то другие дела, за свою, так нужную ему сейчас работу. — Саша, а как тут ты? Помнишь наши таёжные походы? — Я? Я живу тут интересно. Тут столько дел. На века хватит… На века, а у меня впереди, судя по всему, вечность… Ну, да впрочем, лучше об этом не думать. И ещё, судя по всему, я тут никогда не стану старше, а мой интерес к делу никогда не завянет. Прости, Фёдорович, мне некогда… Знаешь, передай привет моим. Ладно?.. Ой, извини, пожалуйста, отсюда обратной дороги нет… Ну, мы ещё увидимся, я вон там живу… Я посмотрел, куда показывал Саша. Там стояла хорошая хижина. Саша мастер был добротно устраиваться на любой стоянке в тайге, в горах, в тундре. Вокруг хижины поднимались фруктовые деревья. Почти у входа в жильё росла яблоня, на которой висело так много яблок, красных, аппетитных, как… как кустодиевские девы, будто стая красногрудых снегирей опустилась на дерево и дремлет, ждёт команды к отлёту. Лимонное деревце, полное плодов. И кедр, краса тайги… К Сашиной палатке, к чёрному кострищу большой бурый медведь тащил сухую коряжину. На шее медведя заметно белел воротник… Саша увидел медведя, улыбнулся: — Мой помощник, добровольный… — Саша, а разве медведей, птиц, летучих мышей тоже удостаивают жизни в этом благословенном месте? — Нет, Фёдорович, нет… Это здешняя… как бы это?.. бутафория, что ли… Они тоже вечны… У них не бывает своих детёнышей… Хотя, если ты захочешь, ты сможешь увидеть тут лисёнка, козочку или медвежонка… Ты попробуй, сорви-ка яблоко с яблони!.. Я подошёл к Сашиной яблоне и сорвал самый красивый, самый полновесный плод. Он был у меня в руках… и оставался на ветке, на том же самом месте, откуда я его только что сорвал… — А теперь сломай ветку! — крикнул мне Саша. Я сломал, отломил, у меня в руках лежала лёгкая ветка яблони с тяжёлыми плодами. Яблонька закачалась, согнулась, выпрямилась. Моя сломанная ветка, как ни в чём не бывало, продолжала расти на материнском дереве. Субъективный, идеалистический мир… …Я не заметил, как я расстался с Сашей. Я уже шёл дальше, по другой тропе. И был одет по-другому, легко и удобно, по погоде, по климату. На мне были коротенькие штаны, лёгкий плащ-накидка из незнакомого тканого материала, на голове — мягкая, тоненькая войлочная шляпа, лёгкие, комфортные сандалии… — 84 —
|