|
Но надо сказать, и дедушка не промах был. Почувствовал на своём добре хищные взгляды. Решил ещё загодя воспротивиться общему разорению. Закрылся тихонечко в сараюшке ото всех и домашним ничего не сказал, мастерил или жёг что-то очень долго. Так и не узнали в семье, что делал. Заметила только бабушка, что исчезло из дому всё золото. Исчезли и кольца венчальные, и серьги, и запас песочка драгоценного, и крупные самородки. Будто ветром сдуло. Спрашивать не стала. Хозяин — барин, спору нет. Забарабанили поутру в двери архаровцы с наганами да саблями на тощих боках. Смеялись над стариком-кулаком. Открыла им бабуля с молитвой. Отодвинули лихие гости её подальше и принялись обирать избу с краю. Рылись начальники усердно и копались по всем углам. Трудно им было, больно богатый дом попался. Вынести сразу всё невозможно. Устали сердечные за день. Смеялись до обеда, но к вечеру задумались. Ладно там, платья шёлковые да самовары первыми утянули. Но про самое главное ни слуху ни духу. Пропало кулацкое золотишко. Не нашли, нет песочка. Где кольца? Где серьги? Исчезло богатство. Куда? Вызвали архаровцы хозяина на строгий допрос. Вдруг встал рудознатец природный на смерть в отказе. Грозили ему наганами, угрожали всякими смертями. А он затаился. Говорит одно — не знаю и молчит. Хоть убейте. Усмехались поначалу. Штучки кулацкие известны. Не уйти от комбедовских ищеек никому. Протрясли деда-хозяина и жарко взялись за дом. Распотрошили на совесть. Отыскали со зла даже мышиные гнёзда. Вывернули всё до крысиных берлог. А сокровищ золотых нет нигде. Ищите ветра в поле. Наставили под вечер на деда упрямого страшный наган и щёлкнули даже для острастки. И всё зря. Молчит кулак, словно воды в рот набрал. Порешили тогда отправить его в уездный застенок для несговорчивых. Авось выбьют там из него золотишко. Отправить-то легко туда человека, да обратно дороги уже не было. Пропал наш дедушка-хозяин где-то на исправительных каторгах. Пришло ещё чудом от пропащего единое последнее письмо-весточка. Пишет-просит наш родитель, чтобы исполнили родные его последнее желание на белом свете. Сберечь дом и никогда его не продавать вовеки. Запомнила верная жена из того письма те заветные слова. Не горюйте, мол, обо мне, а только, главное, дом наш ни за что не продавайте, никогда. “Как бы ни было тебе, дорогая жена, трудно и голодно. Дом мой твоим должен быть, это моя последняя воля. Прощайте”. Претерпела семья рудознатца много всякого горюшка. Быстро беда за бедой налетела. Кипела жизнь котлом. Успевай только уворачиваться, такие щепки на всю державу летели. Вернулась его семья в родной дом из ссылки полными новыми людьми. Голыми да босыми. — 174 —
|